Эльдорадо - [34]

Через несколько месяцев как прораб их семейного счастья, я был приглашен новобрачными в гости в город Осло. Когда мы с баронессой фон Берг вдвоем прогуливались по парку, заставленному скульптурами Мунка, она спросила меня: вот ты все знаешь, скажи, отчего он со мной не спит. То есть, как не спит! Так, очень просто, вообще не спит, и не спал ни разу, сказала она с ноткой жесткости к самой себе, он каждый день пьет пиво в здешнем доме журналистов с молоденькими студентами, а потом приходит и ложится на кухне. Я припомнил некоторые странности барона: он любил обниматься, когда выпьет. По-видимому, это был случай латентной педерастии. Что такое латентная, спросила Марьяна жестко, так говорят женщины, которые немало пережили. Я объяснил. И подумал, что женитьба ему нужна была, по-видимому, для отвода глаз и спокойствия родственников. Да-да, сказала Марьяна, похоже; к тому же, знаешь ли, он, конечно, барон, но нищий барон; вся семья богатая, два брата богатые, сестра богатая, а он нищий. Но я не стал рассказывать ей о фольклорном архетипе меньшого брата. Вдруг лицо ее вспыхнуло, она взяла мою руку застенчиво и волнуясь: а как там Андрюша, говорят, у него какая-то Танька… Так или иначе, но Марьяна фон Берг, нагруженная электроникой, на которую тогда в Москве был повышенный спрос, вскоре опять оказалась в Москве, в своей квартире на Кутузовском, рядом с Березкой, и опять каждый день по сто раз говорила со своей мамой по телефону. И вернулась на работу в Союз писателей. И приносила по утрам Андрюше кофе с виски в постель. И была так счастлива, словно это-то и был у нее медовый месяц.

Железный занавес пал. Стену скоро должны были начать крушить. Я получил приглашение на работу в город Вашингтон. Однажды — дело, происходило в конце апреля, я запомнил, потому что на The Mall цвета сакура — у меня раздался телефонный звонок. Звонила Марьяна: я в Штатах, я все тебе объясню, нужен твой совет, можно я к тебе приеду. Кажется, она продолжала верить, что у меня легкая рука. Она прибыла на другой день, похудевшая и загорелая. Мы обедали в китайском ресторане, потом пили Маргариту в мексиканском баре на берегу Потомака. Картина была такова. Марьяне перепал выгодный заказ: сопровождать в качестве переводчика каких-то богатых американцев в туре по Закавказью. Одному из них в Баку стало плохо, причем так плохо, что его доставили в больницу, тут же уложили на операционный стол и удалили аппендицит. Его спутники развернулись и улетели обратно в Штаты, а сердобольная Марьяна осталась, хоть это, конечно, не было предусмотрено ее обязанностями. Не могла же я его бросить, сказала мне эта сердечная русская женщина — в Америке все мы русские, от евреев до казахов. Пока за больным летели родственники, а Марьяна работала сиделкой, выяснилось, что ее пациент — сенатор от штата Флорида. Сейчас я прямо с Гавайев, с яхты, сенатор считает, что я спасла ему жизнь, он спрашивает, что он может для меня сделать, что мне попросить? Про Андрюшу она, окрыленная перспективами новой американской жизни, ни разу не упомянула.

Наверное, потому, что сам я пребывал в Америке по линии академической, я посоветовал попросить визу Би-2, засчитать ее институтский диплом и устроить в аспирантуру по специальности русская литература в университете штата Флорида. Сам я плохо верил, что такое возможно, Марьяна в своей жизни ничего кроме Анаты Кристи не читала. И каково же было мое восхищение, когда уже через полгода миссис фон Берг готовила докторскую диссертацию в университете города Телехасси, попутно преподавая русский язык американским студентам и то и дело позванивая, задавая такие, например, вопросы: не знаю ли я часом, кто такой как его Стринберг. Забегая вперед скажу, что нынче она полный профессор русской литературы в университете штата Айова.

С Андрюшей я виделся редко. Он действительно женился и именно на Таньке. И Ваву я почти не видел. Умер Марк, на похороны Марьяна прилететь не смогла. Андрюше сделали раковую операцию и оттяпали часть правого легкого. Стала болеть Вава. Андрюша умер осенью, погода стояла самая унылая, на его убогих поминках жена Танька ревела белугой, а роскошная старуха Ирина Хмелевская, тоже в далекой молодости бывшая женой Андрюши, не нее покрикивала: мол, цыц, хватит выть. Потом обе вдовы напились. Марьяна узнала о его смерти только через несколько месяцев, когда прилетела хоронить мать. Я не был на похоронах, потому что узнал о смерти Валерии, лишь когда все было кончено. Марьяна позвонила мне и позвала на девять дней, не забыв сказать, что Валерия завещала мне гарднеровский столовый сервиз. За столом сидела лишь старуха-соседка, которой был завещан дубовый буфет. Когда мы остались одни, Марьяна, которая держалась строго, не плакала, сказала, что теперь она миссис Ривейра; что ее муж, американец испанского происхождения, тоже профессор, но испанской литературы; и что у них большой дом, очень большой, ты должен приехать в гости. Впрочем, сейчас муж уже на пенсии и занимается тем, что ловит судаков. Он состоит в ассоциации по ловле этой рыбы, добавила она, не скрывая отвращения. Потом она спросила, где похоронен Андрей. Пришлось звонить Таньке — оказалось, на Кунцевском кладбище. Ты поедешь со мной? Мы поехали. Долго искали могилу, бродя туда сюда между нищими надгробиями по весенней грязи, нашли, наконец. Марьяна молча стояла перед грубым каменным крестом, который воздвиг на могиле брат Андрея, женатый на француженке и живший в Марселе, долго смотрела на овальную фотографию: лицо Андрюши расплывалось в светло-коричневой мути. Потом миссис Ривейра зарыдала. Правой рукой она все порывалась погладить надгробье, а левой делала жест, будто отстраняет кого-то. Она рыдала долго, пока я не заметил, что ее больная нога слабеет, и она вот-вот осядет на землю. Я подхватил ее, и она принялась плакать у меня на груди, что-то приговаривая по-английски, я разобрал лишь, что он звонил, а я не подходила. Больше миссис Ривейра я не видел. И сервизом Валерии не пользуюсь. Впрочем, вру, в этом году я доставал его, когда мы с женой накрывали новогодний стол.