Эльдорадо - [35]

ЭЛЬДОРАДО

Молодая монашка в низко повязанной белой, праздничной, косынке встретила нас на перроне. Неприветливо окинув меня светлыми близорукими глазами, монашка трижды приложилась своими щеками к щекам моей спутницы, пробормотала Христос воскрес. Воистину, откликнулась Лара. Со мной монашка, звали ее сестра Аглая, не похристосовалась, попыталась взять у Лары дорожную сумку, я перехватил, повела нас за собой. На привокзальной площади ждала средних лет BMW, чисто вымытая, тускло светившая черным лаком. Монашка пригласила садиться на заднее сидение и, ловко подоткнув подол рясы, уселась за руль. По дороге не без горделивого патриотизма она пересказала историю городка, упомянув первым делом, как некогда поляки загадили центральный собор здешнего Кремля, и показала оставшийся от крепости обломок стены, торчавший обок центральной улицы Интернациональная. Не без удовлетворения сестра Аглая поведала, что позже город разграбили французы, а через век с лишним спалили немцы, в чем, впрочем, им помогла наступавшая Красная армия: как и прочие обыватели, она гордилась не разрушениями и поражениями, конечно, но самой древней историей своего города. А, впрочем, и разрушениями — гордятся же ветераны давними ранениями.

Лара, не слишком богомольная, но легкая на подъем старинная моя подруга давно сманивала меня в это путешествие. Будучи общительна, она еще осенью познакомилась с двумя сестрами-монашками на московской собачьей выставке, где показывала своих левреток. Младшая из сестер была золотошвейка, и старшая привозила ее продукцию в столицу на продажу, прикупая попутно породистых щенков. Придя в восторг от пикантности новых знакомых, Лара впала с ними в решительную дружбу. Монашки тоже горячо ею заинтересовались, сообразив, наверное, что при обширных светских связях Лары через нее будет удобно сбывать свой товар. Всю зиму они названивали новой московской знакомой и зазывали в гости, поскольку жили не в монастыре, но в собственном доме. Лара все звала меня погостить у ее новых приятельниц, вот увидишь — тебе будет интересно, но не ехать же в пост к черту на рога к монашкам карасиками спасаться, как выражался старик Карамазов. И только после Пасхи, которая в тот год выдалась ранней, на снегу, как говаривали в старину, я сдался.

Со слов моей приятельницы выходило, что сестры-монашки были, так сказать, расстриги: их изгнала из здешней Петровой обители недобрая настоятельница — кажется, они не спешили делиться с монастырем доходами от своего бизнеса, что было, конечно же, нарушением устава. Но носили рясы чин по чину. Странно: исторгнутые из монастыря, сестры не должны были бы облачаться в монашескую одежду. Впрочем, я сразу же засомневался и в том, что были они именно монахинями в строгом смысле: среди людей светских мало кто знает, что в православных женских монастырях существует шесть степеней посвящения, и эти новые Ларины странные подружки были, скорее всего, просто послушницами, даже не инокинями.

Повод, который приготовила монашкам Лара, чтобы прибыть в строгий сестринский дом не одной, но с другом, был тот, что друг может поддержать их скромный бизнес и купить кое-что из производимых ими православно-сувенирных изделий на месте. На самом же деле она тащила меня, конечно ж, чтоб я составил ей компанию и скрасил эту ее сомнительную авантюру. Но согласился я не из любезности и даже не из любопытства — от скуки, от желания преодолеть лень и слезть с дивана. Да еще из нелепой идеи обновить свои представления о родной стороне — у журналистов и кремлевского начальства это называется посетить регионы. Хотя знал, конечно, что увижу, скорее всего, лишь то же сладострастное провинциальное убожество, никуда не исчезавшее в России со времен Чичикова.

Еще в поезде, когда мы с Ларой сидели в ресторане, она рассказала, что младшей лет двадцать пять, старшей же — около пятидесяти, но они утверждают, что являются сестрами: не только в смысле пострига, но и по прямому родству. На самом деле они скрывают, что они мать и дочь, но это тайна, понимаешь, тайна, ты уж притворись, шептала Лара страшным шепотом. Видимо, мою буржуазную подругу будоражил дух секретности этих частных подробностей, которые теперь, когда мы туда попадем, станут отчасти и нашими интимными обстоятельствами. Зачем бы это скрывать истинное положение дел, помнится, лениво подумал я, разве что для имитации девства обеих. Ну да какое мне дело до страшных тайн двух мирных беглых монашек-спекулянток.

Поскольку в обители монашек я не мог стать постояльцем, не подходил по признаку пола, то первым делом меня завезли в единственную в городе гостиницу с общим душем в конце коридора. Однако я успел лишь заселиться, то есть заплатить за номер и бросить дорожный саквояж, поскольку мы торопились на праздничный пасхальный обед, с которым нас ждала старшая. Подобрав меня, БМВ рассекла лужу на площади перед гостиницей, сиганула через деревянный мост, выскочила из центра, описала петлю по каким-то кривым улицам, пересекая посад, и мы прибыли. Пока сестра Аглая загоняла машину в гараж, сумку оставьте, сказала она Ларе, я приберу, старшая сестра Анастасия точно в такой же рясе и накидке, в такой же белой косынке, облобызав Лару, облобызала и меня. А потом, не заводя в дом, стала показывать поместье: голый пока сад, остовы прошлогодних теплиц с обрывками полиэтилена, вид на выгон, где за кустами пропадала речка, на уже виденную нами белую колокольню на другом высоком берегу. Порыкивающая кудлатая немецкая овчарка бегала по цепи во дворе, а, успокоившись, ворча, убралась в вольер, устроенный у соседского забора. Это у нас вторая, первую сосед-милиционер отравил, буднично обронила хозяйка, как если бы здесь было принято — травить соседских собак. Но взглянула исподволь острым глазком: она, я заметил, с первой минуты ко мне приглядывалась. Что ж, подумал я, она по деревенской привычке на всякий случай изливает свои обиды столичному человеку, который, что бы там ни было, ближе к центральной власти.