В гостиной снова повисает тишина. Карл обхватывает себя руками и отворачивается. Он то и дело облизывает горящую губу, глядя сквозь стену с ободранными обоями.
— Прости, что наговорил.
Дэрил молчит.
— Я думаю, что Рик…
— Не нужно.
— Нет. Я просто думаю, что он знал. И он… он ценил это. Я так думаю. Ты был дорог ему. Больше, чем остальные, — Карл сбивается с мысли и упрямо смотрит в пол. Дэрил сглатывает, поворачивает голову. Смотрит на него, пытаясь понять, почему голос пацана такой глухой. Как будто ему больно говорить. — И если я действительно… если ты видишь его во мне, то… я могу. Я не малолетка, я готов, правда.
Что-то в Дэриле опускается.
Точнее, падает. Срывается и со свистом летит вниз.
О чём он говорит? На что намекает Карл, чёрт возьми? Его щёки ярко-красные, а глаза он не поднимает, но продолжает бормотать.
— Я был бы не против, я не шутил. Правда, если хочешь… господи, — тяжело выдыхает. — Ты же понимаешь сам.
— Карл.
Карл вздрагивает. Дэрилу тоже не по себе, он очень редко называет его по имени.
Серые глазищи смотрят ему в лицо. Огромные, полные… чего-то. И осознание оглушает Дэрила на какой-то момент.
— Иди спать.
Карл смотрит несколько секунд, будто пытаясь понять. Потом поджимает губы и коротко кивает. Поднимается с дивана и мнётся, сжимая и разжимая кулаки. Он стоит, упрямо глядя перед собой. Дышит шумно, словно решается. Дэрилу становится херово. Ему хочется закрыть глаза и отключиться, чтобы не слышать того, что сейчас…
— Идём со мной.
Он резко выдыхает:
— Послушай, приятель. Просто греби спать, ладно?
Карл жмурится. У Дэрила жжёт в грудной клетке. Пусть просто уйдёт. Пожалуйста, пусть он просто провалит в спальню. В голове такая грёбаная каша, что не разгрести никакой лопатой.
Сложно представить, что теперь со всем этим делать. Проще было молчать.
Сложно представить, куда теперь деть из сознания эти полные надежды глаза. Они не потухнут. Они горят болью, но они живы.
Сложно представить, насколько зубодробильно было выдавить для Карла эти слова.
Дэрил запрокидывает голову. Он не будет думать об этом. Он не будет думать о Рике и о Карле. Не будет думать о них вместе и по отдельности. Иначе у него просто бомбанёт крыша.
Через пару мгновений он слышит, как в спальне захлопывается дверь.
Господи.
Господигосподигосподи. Сделай что-нибудь.
* * *
Думаешь, я могу тебе сказать, когда рухнул мой мир?
Верно, могу. Мне было одиннадцать, или около того. Я точно не помню, правда. Извини.
Всё, что я помню — это Шейн и мама, и машина, и рация, которая безостановочно вещает из радиоприёмника, и много людей, очень много людей. Я даже практически не помню того, что было до этого. Как будто в ту ночь я родился. Как будто кто-то стёр все мои воспоминания.
Я помню рацию и огни — с этого началась моя новая жизнь.
Мне всегда было интересно, что помнишь ты.
Кем ты был, где оказался, когда всё это началось?
Сейчас я понимаю. Я могу себе представить. Наверное, в какой-то из этих затхлых квартирок, с Мерлом и его дружками. Наверное, вы курили травку, или ширялись, или грабили какой-нибудь магазинчик. Вы весело проводили время, когда наступил апокалипсис. Я уверен.
Ты был другим.
Молодой парень, оторви и выброси. Оседлывал байк — это я тоже помню, — и балдел от того, как круто ты смотрелся на нём. Ты рисовался перед всеми, кем мог. Твои стрелы всегда попадали чётко в цель, если ты промазал — значит, так было нужно. Ты говорил редко и по делу. Со временем твоих слов становилось всё меньше. Дел — больше. Вот, что я помню о тебе в своей новой жизни. И с этого тоже начинается крушение моего мира.
Когда мне было одиннадцать, ты был другим. Когда мне исполнилось семнадцать, тебя не было вообще. Тебя больше почти не было после нашего разговора, который я хорошо запомнил. Я помню почти каждое твоё слово, смешно. И страшно.
Потому что — посмотри, что у меня на висках. Посмотри, Дэрил. Что это? Представляешь ли ты, сколько прошло лет?
Наверное, ты бы и сейчас считал меня пацаном. Мальчишкой, который старается стать взрослее.
В ту ночь, когда я услышал, как ты вышел из дома, я знал, что что-то пойдёт не так. Что-то уже давно шло не так, с тех самых пор, как ты взял меня за шкирку и швырнул в жизнь. Не позволил утонуть в самом себе. Я чувствовал это, клянусь. Зря ты ушёл. Зря мы ездили на байке — это привело ходячих ближе к нам. Я помню, что ты вернулся, когда светало. Я к тому моменту уже обходил округу дважды. Не уходил далеко, потому что знал, что ты будешь недоволен.
И ты вернулся.
Я ждал тебя на крыльце, когда заметил, как ты выходишь из леса и идёшь по нашему полю. Медленно, словно прогуливаясь — я даже не сразу понял. Не сразу дошло. Тебе пришлось подойти совсем близко, чтобы я заметил, что твоё лицо бледное, как полотно. Я хотел помочь, ты прорычал, чтобы я держался подальше, и тогда я понял наверняка.
Ты сломал мой мир окончательно именно в тот момент. Господи, как я ненавижу тебя за это. Как я благодарен тебе.
Укус был у тебя на боку. Когда я увидел его — не поверил. Думаю, ты помнишь. Мне казалось, что это мой последний удар. Что я просто не выдержу больше всего этого дерьма. С меня хватит, — орал я тогда. Я орал, что это моя вина. А ты сел на диван, прижав к животу какие-то тряпки, и просто говорил о том, что видел небольшую группу людей.