Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [27]

Я все яснее и яснее понимал: никакого будущего у этой страны и этого народа нет. Лишь вопрос времени, когда у людей закончатся деньги и терпение. Поскольку Аид полностью контролировал уровень D, я за свое будущее уже не волновался: куплю паспорт и недвижимость где-нибудь в Греции на берегу моря, деньги из Сети с нелегальных трафиков всегда достану; но вот Олька меня тревожила, я ее не понимал. Да, знание ее изменило, но как личность она, по сути, не стала лучше: осталась капризным испуганным ребенком, озлобленным из-за того, что жизнь к ней была вопиюще несправедлива, – и я нуждался в ней, чтобы контролировать Аида.

Олька по-прежнему меня любила, я это точно знал, ведь я ее видел насквозь благодаря сверхспособностям. Для нее я оставался единственным, к кому она сохраняла собачью преданность, источником уверенности в своей доброте как чем-то настоящем, с чего начинается смысл ее существования, – ей хотелось быть любимой и в ответ благодарно, бесхитростно дарить себя любимому человеку. Пока таким избранником был я, но сейчас Олька на меня злилась, и неизвестно, чем все могло закончиться. По сути дела, требовалось доказать свои чувства к ней, а это я считал унизительным. Она стала некрасива и лишилась прежнего очарования ничего не помнящей девочки. Она была моей секс-рабыней, и я ее не любил и ленился врать. Поэтому я решил купить Ольку, подсунув вместо себя красивую жизнь столичного бомонда: шопинг, вечеринки, рестораны, ночные клубы – ерунду, о которой мечтают все мещане. Это сработало: ребенка легко соблазнить дорогой игрушкой.

Вечерами я возил ее по бутикам, покупая все, что она хотела; развлекал, водя по концертам, дарил цветы. А днем мы манипулировали чужими деньгами и судьбами: сливали базы немецких и голландских педофилов Интерполу; сталкивали лбами наемных убийц; планировали теракты исламистов против европиндосов на Ближнем Востоке и в Африке; воровали государственные секреты и патенты IT-корпораций и подбрасывали их конкурентам. Мне нравилось быть Богом, о котором никто не знает. Я чувствовал себя Люцифером, не создателем, но правителем мира, который занял место Бога, гнушающегося своего творения.

Олька болезненно реагировала на работу с Аидом, признаваясь мне, что информационный мир видит как сплошной сумрак, где копошатся черви: от рождения безголовые твари с отверстиями для поглощения и извержения, легко замещающими друг друга; инфернальный мир человеческих пороков, где потребляют и испражняются, где обильно текущие кровь и золото крутят лопасти колеса общественного прогресса. Иногда Олька начинала беспричинно плакать, словно ей овладевала истерика, и я не знал, как ее утешить; и так же неожиданно переставала, как будто закончился дождь и выглянуло солнце, делилась со мной мыслями о жизни, просила новое платье или поход в музей на выставку новомодного художника. И мне уже вправду начинало казаться, что мы как муж и жена, все хлопочем друг о друге и боимся признаться, что это словно вошло в привычку: бояться потерять друг друга. И вдруг случилось нечто, разлучившее нас навсегда.

Возник Хомяков и ультимативно потребовал явиться к нему и доложить о том, чем я без него занимался. Я чувствовал, что встреча не принесет ничего хорошего, но все же нашел силы прийти и объясниться. Дерзил, почти грубил, обвинил Хомякова в том, что он присвоил себе результаты моего открытия искусственного интеллекта, а от меня избавился, как от мавра, сделавшего свое дело (спасибо, что еще не посадил). Сообщил, что он ничем не лучше братьев по ложе, которые использовали его вслепую. Так что, мол, чем я теперь занимаюсь – не ваше дело. Хомяков смотрел на меня, словно я прокаженный, к которому страшно прикоснуться. Когда же я умолк, он сухо поинтересовался, использовал ли я для своих нужд программу «Протей», а если использовал, то как. Я отвечать отказался. А Хомяков спокойно так сообщил: убиты два известных человека, назвал имена извращенцев, что мы с Олькой заказали; мол, имеете ли вы к убийствам какое-нибудь отношение? Если бы я знал, что в это время Ольку и Аида уже забрали, я бы предпочел другую тактику; но я искренно разыграл недоумение, пытаясь прочитать мысли Хомякова, только безуспешно. Видимо, маги такого уровня посвящения умеют блокировать психику от вторжения.

И тут, как в плохом кино, в кабинет вломились люди в штатском с деревянными лицами и сообщили, что я арестован по подозрению в государственной измене и киберпреступлениях, что они из такой секретной службы, что даже ее название – государственный секрет. Привели меня на конспиративную квартиру, где продержали два дня прикованным наручниками к батарее – приходилось мочиться прямо под ноги. Чувствовал я себя абсолютным дерьмом и боялся, вспоминая, как отца прессовали бандиты. К случившему я был совершенно не готов, все планы в одночасье полетели к черту: Люцифер словно посмеялся надо мной, возомнившим себя его подобием.

Сидя на привязи, я невольно размышлял, почему идея личного Бога потерпела полный крах именно сейчас, ведь никто из моего поколения в Бога не верил, не считая тех лжецов, кто на этом зарабатывал деньги: но они не в счет, они даже хуже, чем мы, потому что лгут или прикидываются. Наверное, мы – первое поколение в этой стране, кто любит себя больше Родины, кто должен ее уничтожить.