Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [24]

Трип №5

Я на вершине мира, а подо мной расстилается безбрежная равнина бушующего океана, валы которого создают причудливый узор на его поверхности. Весь мир подвластен лишь одной моей воле – я это точно знаю. Я могу менять природу вещей одним лишь желанием. Вся полнота знаний заключается во мне, все мысли живущего устремлены ко мне, я Ипостась, я Логос, я Бог, равного которому быть не может. Мне, стоящему на вершине Славы, молятся, а я сметаю целые народы, наслаждаясь зрелищем всеобщей боли и отчаяния: их муки усиливают мое удовольствие. Я материализую для себя прекраснейшую женщину, воплощение самой Красоты, и водружаю ее на распятие, осеняя им весь Универс, всходя к ней на крест, и обнимаю ее и ласкаю: от нас обоих исходит свет такой невыразимой красоты, словно Солнце и Луна сошлись вместе, образовав радужное пламя на весь небосвод. И там, на небесах, мы занимаемся любовью и наблюдаем за тем, как во славу мою гибнут миллионы, уничтожая друг друга самими изощренными методами, борясь между собой за право умереть первыми во Имя Мое. Смесь блаженства и отчаяния, красоты и безобразия: овеществленный Босх, где люди втыкают в себя разные штуковины в надежде обрести спасение, которого для них просто нет.

– 6-

Очнувшись, я долго не мог избавиться от ощущения, что переступил черту, которая отныне разделила жизнь на до и после мира пробуждения и что к прошлой жизни ленивого рантье возврата уже не будет. Это как с убийством, черт побери: убивать легко, только со стороны кажется, что сложно, – это как согрешить. А человек, который подкрутил в своем внутреннем кодексе настроек восприятие так, что оно не воспринимает убийство как что-то плохое, затем живет припеваючи и в ус не дует. И он при этом не супермен, не чудовище – нет, все тот же, но без этой опции, он ее самоудалил и дальше живет. Так и я сделал себе ампутацию души, как чего-то ненужного, отринув навсегда все ограничения, что мешали мне жить в полное удовольствие, без оглядки на то, что принято называть совестью.

Чтобы ничего не забыть, в полукилометре от офиса Хомякова я снял номер в гостинице, прямо на Сретенке, где пару дней приводил чувства и воспоминания в порядок, обдумывая в то же время свое будущее: оставаться ли мне с Хомяковым или начать самостоятельную работу с искусственным интеллектом?

Дело в том, что в качестве поощрения Хомяков назначил меня в своем телепроекте на должность похоронного клоуна: правда, не настоящего, а виртуального клоуна, и похороны были не настоящие, а политические и тоже виртуальные. В мои обязанности входило изображать виновника торжества, развлекая собравшихся глупыми шутками и похабщиной и превращая политическую смерть в большой веселый фарс. Все это происходило в телепередаче «Пропаганда +», организованной специально для Хомякова: раз в месяц одного из лидеров оппозиции шельмовали на первом телеканале. Сценарий для передач писал известнейший драматург Конобас: его слава базировалась исключительно на умении перерабатывать сюжеты популярных западных фильмов в истории из жизни русского народа, куда он в качестве действующих лиц подверстывал самых скандальных персонажей из советской истории. Например, Конобас переработал «Молчание ягнят» в отечественный блокбастер «Чистильщик», главным героем выступал Чикатило, а следователем Генпрокуратуры, расследующим зверские убийства в южном провинциальном городке, был Лаврентий Берия. Дикая смесь мата, садизма, депрессивных пейзажей, пьянства и пространных рассуждений о великой русской душе, которую растлила КПСС. Пикантность ситуации заключалась в том, что Конобас входил в Координационный совет оппозиции. Его сценарные разоблачения выглядели скорее как доносы, нежели как импровизации на тему предательства Родины.

В роли клоуна я был просто ужасен: актерская игра – явно не мой конек. Поэтому довольно скоро Хомяков выгнал меня с этой должности, а играть похоронных клоунов взялись сами лидеры оппозиции. На мой резонный вопрос, как это возможно, Хомяков довольно сухо пояснил, что так называемая оппозиция – это политический резерв, скамейка запасных действующего режима, а все это нужно, чтобы изобразить политическую борьбу для Запада.

– Всегда хорошо продаются только смерть и все виды удовольствий, – глубокомысленно-снисходительно вещал мой маг. – Страна, в которой нет политики, кроме неприемлемого уровня коррупции, должна ее имитировать. Иначе все будут считать нас самозванцами и не принимать всерьез. Надо тебе чем-то другим заняться. Посиди дома и отдохни.

Таким образом, я совершенно неожиданно получил полную отставку и снова оказался вместе с Олькой. Глядя на нее, я недоумевал: что меня связывает с ней до сих пор? Не любовь, а физиология. Кто тогда она для меня? Точно не человек, в этом я был уверен: во всяком случае, Олька на это определение не тянула. Тогда кто же? Я глядел, как она смешно морщила лоб и носик, пытаясь разобраться в инструкции по приготовлению замороженной пиццы, и меня вдруг осенило: она моя игрушка, живая кукла. А возможно ли превратить ее в полноценного человека, наделив разумом?