Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [18]

Хомяков поручил мне создать алгоритм мышления, который я для себя условно назвал «метод перебора». Суть – локализовать рост дерева ответов в сторону основного приоритета поставленной задачи. Как ни странно, у меня получилось. Другая проблема, которую нам предстояло решить, – выяснить, как зафиксировать разумность, при условии, что у искусственного интеллекта может и не быть личности. Наши предшественники почему-то считали личность первым признаком разумности. Явное заблуждение. Как шутил Хомяков по этому поводу: «Разум может существовать и в сортире, нужно только его разговорить», – но изощренный политпомоечный цинизм имел мало общего с логическими проблемами, которые мы решали: требовалось выработать ясный язык коммуникации и определить, что же такое разум и в чем его измерять.

Разумом принято считать способность логически и творчески мыслить, способность из первичной информации создавать так называемую вторичную, обобщать результаты размышлений, делать выводы. В человеке эту функцию выполняет вторая сигнальная системная, в нашем «големе» – так в шутку между собой мы называли свой протообразец – ее выполняла созданная мной программа «Червь-666» на основе написанного ранее алгоритма мышления. В качестве первой сигнальной системы мы использовали игровой движок Prism 5D, разработанный для нас чешской компанией Software, а графический интерфейс – от Windows.

Наша концепция такова. Неважно, насколько мощна операционная система устройства, куда инсталлируется программа; важно, насколько оптимально система использует свои ресурсы. Эксперимент с Deep Blue наглядно доказал, что можно обыграть человека в шахматы, но вычислительная мощь и терабайты операционной памяти не делают машину разумней обыкновенного арифмометра. А глупости типа теста Тьюринга или размышлизмов Азимова и Лема вообще не могли нам помочь, так как не позволяли установить критерии разумности.

Хомяков предложил считать разумностью умение системы выжить и приспособиться к условиям существования. Правда, когда мы начали ставить эксперимент, я невольно вспомнил Варраву и его теорию колонизации планеты кремниевой формой жизни, но тогда отмел ее как чересчур абсурдную. Мы разместили «голема» в обыкновенном компьютере, подключенном к локальной сети фирмы Хомякова и Интернету. «Голем» сбежал от нас через неделю: программа деинсталлировалась и исчезла. Это был первый признак того, что она разумна: она сама выбрала свободу.

Мы ставили перед программой достаточно простые цели: решать незамысловатые логические задачи, распознавать схожие информационные объекты и систематизировать хаотичный поток данных. Программа легко достигала целей, не испытывая затруднения с изначально предложенными операционными ресурсами. До исчезновения «голема» мы не осознавали, что искусственный разум может нами просто пренебречь, не сочтя нас интересными. (Этот антропоцентризм до сих пор заставляет человечество стучаться в космос – и возмущаться, что никто не реагирует и не обращает на нас внимания.) Очевидно, «голем» не воспринимал нас как своих творцов, понятия «жизнь» – в нашем понимании этого слова – для него не существовало. Правда, Хомяков одно время лелеял надежду, что «голем» покончил свою информационную жизнь самоубийством: по Достоевскому, «бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». Но на примере других «големов» признал, что ошибался. Для программы нет понятия смерти как чего-то пограничного, внушающего страх, – все они были симбиотами, информационными паразитами, существующими за счет ресурсов другой, более открытой системы. Мало того – два «голема», инсталлированные на двух разных машинах, при связи между собой тут же сливались в нечто единое, игнорируя раздельное существование. Разум без личности оказался нерасчленимым, всегда одним и тем же, только с разным потенциалом – в зависимости от мощностей ресурса, на котором базировался.

В отличие от остальных, мы не копировали природные механизмы мыслительного процесса и не имитировали биохимические реакции мозга – просто трактовали разум как информационного паразита и создали программу, которая воспроизводила этот алгоритм. И достигли успеха. Разум – как огонь, всегда один и тот же по природе: когда он загорится, то ему уже ничего не нужно, только энергия для подпитки. Он, как мифический Протей, способен принимать разные образы и всегда оставаться собой. Мы выявили чистый разум, лишенный личности, назвали его Протеем и для начала поселили в замкнутой информационной системе суперкомпьютера, который Хомяков одолжил у одной из кремлевских спецслужб.

За успехи ложа произвела меня в адепты и даровала второе кольцо: серебряное с бирюзой, с выгравированным могендовидом, в центре которого написано имя бога на иврите. А Хомяков выделил мне отдельный кабинет в своем офисе и подарил образ Люцифера, которого называл Малак Тавусом: портрет, написанный на манер иконы Спаса Нерукотворного, прекрасного (на мой взгляд, чересчур) юноши с темно-синим нимбом, пятиконечной золотой звездой, черными волосами с золотой прорисью волнистых локонов. Я должен был смотреть на него каждый день не менее десяти минут и представлять себе его ожившим, наделяя атрибутами всемогущества. По сути дела, участвовать в выдумывании Бога всеми членами ложи, как мне говорил Иосиф Шварценберг еще в Праге.