Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [17]

Кстати, и Третий Рейх, и германский нацизм продолжали советский эксперимент по контролю за человечеством: собственно, экспансия Гитлера вовне объяснялась стремлением увеличить градус счастья внутри Германии, сделав из немцев сверхлюдей с помощью страданий других народов. Эксперимент успешно завершился созданием биполярного мира девяностых, когда человечество окончательно разделилось на мир Запада и остальных, кто в него не вошел. Это знание удивительным образом перекликалось с моим опытом в мире номер два. Жить счастливо означало пропитать свою жизнь чужой болью, осознавая, что за твое счастье кто-то сейчас непрерывно страдает, – и я хотел быть на вершине пирамиды боли, аккумулировать в себе всю полноту наслаждения, переходящего в эйфорию, в безумие собственного растворения в ощущении полного, ликующего счастья.

Иосиф объяснил мне, что ложа работает в разных направлениях: все вместе выдумывают Бога с атрибутами, которых еще не изобрели; воруют будущее у заказчиков, заменяя его виртуальной реальностью; проектируют новые тела на основе генномодифицированных белков; моделируют искусственный разум; ищут средства для достижения вечной жизни.

– Хотите обрести бессмертие? – пошутил я и получил подробнейшее разъяснение, чем бессмертие отличается от вечной жизни. Бессмертный – тот, кому смерть уже не страшна, он ее преодолел, как воскресший Христос, или же, как Цезарь, умер и, оставаясь лишенным жизни, не страшится ее снова утратить. Но человек хочет не бессмертия, а жизни вечной: жизни во всем разнообразии и сладости, изменчивости и ненасытности. Человек сосредоточен по своей природе на жизни любой ценой. И именно поэтому ложа ищет способов избегнуть смерти или ее обмануть, в чем ей должен помочь искусственный интеллект.

Я, разумеется, выбрал тему искусственного интеллекта. Во-первых, я по образованию IT-шник, а во-вторых, мне и самому хотелось разобраться, возможен ли интеллект в отрыве от личности: будет ли развиваться и прогрессировать искусственный разум и какие формы он примет, сможет ли он объяснить мир, не прибегая к понятиям «Бог» и «метафизический». А еще мне было интересно, связаны ли интеллект и личность, ведь сами мы не можем отделить разум от нашего «Я», так как существуем в теле, всегда связаны с телом, с самостью, с местом, где обитаем. Любопытность этой гносеологической задачи не оставляла мне иного выбора, кроме как согласиться. Иосиф сообщил мне имя и телефон моего мага в Москве, с кем я теперь буду работать: Михаил Хомяков, политтехнолог, оказывающий услуги крупнейшей нефтегазовой компании. Вернувшись, я обязан был явиться к нему, чтобы он ввел меня в курс дела.

Иосиф вручил мне кольцо и велел отныне носить его на указательном пальце правой руки: железное с чешским рубином, на котором вырезана пятиконечная звезда, – оно символизировало мою покорность ложе. На мой взгляд, с кольцом – уже перебор, но если масоны уважали свои суеверия, то я не собирался их отговаривать. В конечном счете, для меня это было всего лишь приключением, чтобы доказать самому себе, что я еще существую и чего-то, но стою: все время жить в тени отца для моего честолюбия становилось несколько унизительно. А потом, тамплиерский путь, этот штурм неба, ничем не хуже хождения моих сверстников по ночным клубам или кабакам в поисках счастья.

Вернувшись в Москву, я обрадовался Ольке и удивился сам себе; она, словно кошка, льнула ко мне весь вечер, пока я ею не овладел. Я даже подумал, а не любовь ли это? Нет, нет, абсурд: не может быть любви между человеком и животным, это лишь похоть. Ночью я вертел в голове святотатственную мысль Иосифа о том, что можно выдумать Бога: предаться метафизической похоти и выдумать Бога пострашней и понелепей, а затем оживить его своей верой и смотреть, как он мучает то, что создает; как все, что он создает, рассыпается в прах. Бог – шут, неразборчивый в средствах.

Хомяков произвел на меня отталкивающее впечатление. Он называл себя синкретической фигурой в русской политике и требовал к себе религиозного поклонения. Эгоистичный параноик с визгливым голосом и бабьим лицом. Более отталкивающего персонажа сложно представить. В стране у Хомякова была репутация чудовищного человека, изобретшего термин «суверенная демократия» и препарат «Ништяк», после приема которого ничего уже не страшно: устраняет причину, лечит, но не помогает, – его непрерывно рекламировали по телевизору, но никто не покупал. Фирма Хомякова помимо манипуляций с выборами и черного пиара занималась разработкой для спецслужб новых видов пыток заключенных; пытки назывались трудоемкими допросами. И с этим человеком я должен был создавать искусственный интеллект.

Хомяков принял меня в своем кабинете на Большой Лубянке, в сером каменном доме рядом со Сретенским монастырем. Маг очень любил земноводных: в кабинете у него стояло два огромных аквариума, в одном он держал змей, а в другом – лягушек. Все время повторял, что это лузеры эволюции, упустившие шанс стать во главе пищевой цепочки. «Жрут друг друга, даже не догадываясь, что родственники, – хохотал он, скармливая лягушек змеям, – а все потому, что случайный метеорит упал на Землю. Случай решил все, поменяв ход эволюции, а не Господь Бог. А то мы бы сейчас, зеленокожие, откладывали яйца или икру».