Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [15]

И это случается: я прикасаюсь к чему-то теплому и упругому, чувствую биение крови под тонкой гладкой кожей. Прижимаюсь носом к телу и явственно ощущаю терпкий запах живого. Невольно клацаю зубами, чуть не прикусив себе язык. Бесподобно, ни в какое сравнение не идет с запахом трупов. Осторожно извлекаю из-под окоченевших останков и прижимаю к груди, как самое драгоценное, что у меня есть. Воровато оглядываюсь, проверяя, не заметили ли другие падальщики мою находку, а затем несусь со всех ног по долине смерти к узким вратам, в которые она упирается: наконец-то я нашел ключ к освобождению из этого мира.

Когда-то Сет сотворил людей и вложил в них лучшее, что у него было, – жизнь. Этим творением он обрек себя и нас на смерть и заточение в долине. Всю жизнь без остатка необдуманно отдал людям. И освободить одного из нас может лишь человек, решивший отказаться от жизни: жизнь самоубийцы в обмен на мою смерть – воскресение наоборот. Жизнию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Через врата смерти может провести только живой.

Я прикладываю находку к кровожадным створкам, и они начинают жадно пожирать мой дар, расступаясь и пропуская меня в пространство живых. Я иду к свету, кропя перед собой жертвенной кровью, пока не оказываюсь снаружи, в стеклянной реторте алхимической лаборатории, где медленно материализуюсь из перегоняемого вещества в уродливого зеленого гомункула в миазмах сероводорода – в счастливое завершение святотатственного эксперимента. Падаю без сил и закрываю глаза.

– 4-

Я очнулся от того, что холодный нос лабрадора уткнулся мне в ухо, а шершавый горячий язык жадно лизал мою шею. Глупая собака была лучшим, что случилось сейчас в моей жизни: бескорыстная врожденная любовь некогда прирученного зверя как нельзя лучше характеризовала человечность нашего мира, полной противоположности того, из которого я возвратился. Очаровательное шерстяное животное даже не понимало, насколько я был рад тому, что меня кто-то готов любить просто так: лишь потому, что я есть, – за факт моего существования, наделяя мое бытие смыслом для своего существования, для которого я был больше, чем всем: объектом обожания. И я сразу подумал об Ольке – где эта дуреха? Как она там? Неужели по-прежнему прячется голой в шкафу, ожидая меня, чтобы целовать ноги? Когда вернусь, постараюсь быть с ней снисходительней.

Мои часы показывали всего полтретьего, но дата на дисплее телефона была другая: прошло двое суток с моего исчезновения. Просто уму непостижимо, как меня здесь никто не нашел. Я чувствовал себя слегка ошарашенным, словно бы еще не до конца проснулся: в голове шумело, а по всему телу бегали мурашки, но не потому, что холодно или страшно, а потому, что хорошо. К жизни меня окончательно вернула большая кружка ароматного пива Eggenberg, которую я выпил прямо в саду, где после трех открывался бар для местных; лабрадор оказался собакой хозяйки бара, милой пожилой чешки, которой явно нравилась ее работа – дарить радость людям.

Единственное, что меня искренне удивило, – почему хозяйка не полюбопытствовала, зачем я с сумкой и отчего небрит: или это врожденная деликатность, или же ей и правда неинтересно. В саду бегали двое детей, играя с собакой, их родители о чем-то оживленно спорили с хозяйкой бара, беззаботно попивая белое винцо, а в шезлонгах пара стариков читала газеты.

Неожиданно почувствовал настолько невероятную усталость, что с трудом добрался до пансионата, заперся в комнате и завалился спать. Сон был липким и тревожным: я проснулся весь в поту и с чудовищной головной болью. Нужно записать все, что со мной случилось в мире номер три, пока воспоминания свежи. Я чувствовал себя разбитым, словно заболел гриппом. Часы в телефоне показывали одиннадцать, до полудня оставался всего час. По скайпу связался с Москвой, чтобы узнать, как там моя Олька, и с удивлением обнаружил, что она освоилась в квартире без меня и днем даже выходит гулять. Затем проверил почту, но ничего, кроме спама, не обнаружил.

Предвкушение от встречи с масонами, несмотря на плохое самочувствие, будоражило воображение. Чтобы успокоиться и избавиться от головной боли, я начал писать, пару раз затянувшись веществом. Остановился только тогда, когда закончились воспоминания: внутри была лишь пустота и равнодушие, словно мне ампутировали душу, а заодно и мозг. И тут же на ум пришла искрометная цитата из речи последнего министра обороны, когда он вступал в должность: «Мы должны привлекать в армию свежие мозги, чтобы из них делать консервы». Я порадовался тому, что мои мозги военным не достались: я откосил.

Но весь этот бред довольно быстро закончился, когда я вернулся в Прагу. Оставив вещи в отеле, я направился прямиком в штаб-квартиру Мальтийского ордена на улице Лазенской в Мала Стране. Улыбчивая чешка с прекрасными карими глазами невинного ребенка и чувственным ртом опытной минетчицы на мое требование сообщить адрес ложи попыталась уточнить, зачем я пришел: я честно ответил на корявом английском, что я химический брат Валентина Андреэ и явился на предстоящую свадьбу как гость, которого они давно ждут. Чешка загадочно улыбнулась, удалилась на добрых полчаса, оставив меня наедине с фантазиями о том, какова она в постели, а вернувшись, протянула мне визитную карточку с адресом ложи и сообщила на безупречном английском: «Они вас ждут», а затем добавила уже на русском с мягкой иронией: «С нетерпением».