Две старые старушки - [13]
— Это называется пережили, — сказала другая.
— Нет, прожили, — возразила первая старушка. — Я имею в виду именно то, что сказала.
Они ели, спали и часами сидели у окна. Соседи оставляли покупки для них у дверей.
Однажды утром одна старушка сказала:
— Я заболела. — Она всхлипнула.
— Держись, — сказала вторая старушка нерешительно.
— Держись? — переспросила первая старушка. — Да за что же держаться-то?
— И сама не знаю, — тихо сказала вторая старушка.
— По-моему, — сказала первая старушка, — жизнь, которой мы сейчас живем, это какой-то суррогат. Топтание на месте.
Вторая старушка смотрела в пол и молчала.
— Я иду ко врачу, — сказала первая старушка.
— С чего бы? — спросила вторая.
— Я же сказала, что больна, — ответила первая.
Она надела пальто и вышла.
Немного погодя вторая старушка тоже надела пальто и последовала за первой. У нее было какое-то странное предчувствие.
Они шли медленно, метров за сто друг от друга. День был пасмурный.
Первая старушка вошла в дверь дома, где жил доктор. Вторая осталась на тротуаре.
«Что же делать-то мне?» — думала она.
Она вошла в садик перед домом, пересекла узенькую, посыпанную гравием дорожку, завернула за угол и остановилась под окном с матовыми стеклами. Это было окно приемной. Неподалеку, на гравии, лежал ящик из-под аукционной мебели. Она подставила его под окно, взобралась на него и прислушалась.
Мужской голос рассуждал об утомлении, кашле и хрипах в груди.
Потом доктор произнес что-то, что ей не удалось разобрать.
«Чудоюдорыбакит», — послышалось ей. Не более того. У доктора был низкий, жужжащий голос. «Ни дать ни взять мясная муха», — подумала она.
Немного погодя она услышала, как распахнулась и снова закрылась дверь. Ох, подумала она. Послышался голос первой старушки.
Сначала это были несколько невнятных фраз. Потом до нее дошло:
«Я хочу отделаться от нее. Можете вы что-нибудь в этом смысле сделать?»
Сердце второй старушки забилось так сильно, что она покачнулась на ящике. «Может, послышалось?» — подумала она. Но нет, это было произнесено отчетливо.
Доктор вновь забубнил нечто неразборчивое.
«Чудоюдорыбакит», — послышалось ей опять.
«Остаться с ней, это себе приговор подписать», — продолжала первая старушка.
«Чудоюдорыбакит», — сказал доктор.
Потом вторая старушка услышала хруст шагов по гравию, из-за угла. Она быстро спрыгнула с ящика и спряталась за кустом цветущего рододендрона, под липой.
«Что же мне сказать, если она меня тут увидит? — подумала она. — Что я что-нибудь потеряла? Да с чего бы это вдруг? Или что я заблудилась? Но заблудиться, здесь? Да нет, какая чушь».
Она сидела там, скорчившись, еще какое-то время. Шаги уже давно смолкли.
Тогда она выбралась из-за куста и снова влезла на ящик. Но в приемной уже звучал другой голос.
Вторая старушка вышла из садика и увидела первую. Она припустилась за ней со всех ног, догнала ее и схватила за плечо.
— Я все слышала, — сказала она, ловя ртом воздух.
— Ну и что ты слышала?
— Да то, что ты отделаться хочешь от меня.
— С чего ты взяла?
— Я подслушивала под окном.
— Под окном? — переспросила первая старушка. — Под окном приемной? У доктора? В самом деле?
Она немного помолчала. Потом сказала:
— А знаешь, что это уголовно наказуемо, что тебя за это вообще даже могут посадить в тюрьму?
— Желание от кого-то отделаться — это тоже уголовно наказуемо.
— Это совершенно ненаказуемо. А вот у доктора подслушивать — это да.
После этого они пошли домой, одна впереди другой.
Придя домой, они молчали. Однако время от времени бросали друг на друга разъяренные взгляды.
«Ну, я тебе покажу», — думали они.
Они поужинали и улеглись спать.
У них была всего одна кровать. Узкая железная койка с продавленными пружинами. Они проспали на ней вместе пятьдесят лет.
Они не знали, как им поступить, старались не касаться друг друга. Но когда это им не удалось, они все же обнялись, поцеловались и тихонько покусали друг друга за ушко. «Из-за нищеты нашей я тебя целую», — думала одна старушка. «Можно подумать, такое уж это райское наслаждение», — думала с презрением вторая старушка. Однако они делали вид, что их это совершенно не трогало. Это ведь тоже что-то означало.
У них была темная, захламленная спальня, заросшая паутиной, увешанная пожелтевшими гравюрами, разгороженная темно-красной ширмой. У стены стоял тяжелый буфет с ящиками, набитыми упакованными в пергаментную бумагу серебряными ложками, ножами и вилками. Над ним висела фотография их обеих, сделанная на море пятьдесят три года назад.
Гудели мухи. Это было начало лета. На окраине города.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ.
Однажды к ним в дверь позвонили. У порога стояла огромная краснолицая старуха, всклокоченная, в роговых очках и с длинными ногтями, покрытыми фиолетовым лаком.
— Знаете меня? — спросила она.
— Нет.
— Я на этой же самой улице живу.
— Ах вот как, — сказали старушки.
— Никогда, что ли, не встречали меня?
— Нет.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Я страдаю редкой разновидностью нервного расстройства.
— О.
— Хотите, поподробнее расскажу?
Старушки промолчали.
Толстуха вошла в комнату и уселась за стол. День клонился к вечеру. Она рассказывала о себе, осталась к ужину и не собиралась уходить домой. «Нет-нет, — сказала она, когда старушки намекнули, что пора бы и честь знать. — В этом нет никакой надобности».
В сказочном лесу все заняты — все пишут письма. Черепаха — улитке, сверчок — лягушонку, щука — карпу, белый медведь — крокодилу, саблезубый тигр — лебедю. Муравей, разумеется, белке, ну а самой белке нужно успеть написать и слону (который наконец-то изобрел равновесие), и тле (которая всё время стесняется), и даже собственному столу (просто потому, что она никогда ему не писала). Эта книга — отличный повод вспомнить, как важно писать друг другу письма! А если вы не умеете писать, то письма можно набормотать, надумать или даже купить у совы.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА Какое человеческое чувство сильнее всех? Конечно же любовь. Любовь вопреки, любовь несмотря ни на что, любовь ради торжества красоты жизни. Неужели Барбара наконец обретёт мир и большую любовь? Ответ - на страницах этого короткого романа Паскуале Ферро, где реальность смешивается с фантазией. МАЧЕДОНИЯ И ВАЛЕНТИНА. МУЖЕСТВО ЖЕНЩИН Женщины всегда были важной частью истории. Женщины-героини: политики, святые, воительницы... Но, может быть, наиболее важная борьба женщины - борьба за её право любить и жить по зову сердца.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.