Две старые старушки - [11]
Вторая старушка начала приготовления. Вместе с двумя стариками, жившими этажом выше, она организовала маленький хор. Она набила морозилку пудингом с колбасками. Еще она ловила шмелей и рассовывала их по банкам с медом и листиками салата. Это было самое трудное. Шмели очень скоро умирали.
«Как сохранить шмеля живым? — думала она. — Или, если понадобится живой шмель, где его взять? Как же мне все это обустроить?»
Через пару месяцев первая старушка внезапно упала без сил.
— Скорей! Скорей! — закричала она.
Вторая старушка схватила ее за лодыжки и потащила в спальню. С большим трудом втянула она ее на кровать.
Это было утром. Светило солнце. Ловя воздух ртом, стояла вторая старушка у кровати.
— Пудинг, — прошептала первая старушка.
— Ах, точно!
Вторая старушка убежала и вскоре вернулась с кусочком замороженного пудинга.
Первая старушка была при смерти. Но она лизнула пудинг и улыбнулась.
— Хор, — прошептала она.
Вторая старушка побежала наверх, постучала в дверь к старикам, и не прошло трех минут, как они уже стояли в ногах постели и пели: «Когда корабль гавань покидает», «Гряди, гряди» и другую печальную песню о приветах прощальных и слезах, взор застилающих, слов которой они не знали, а потому негромко тянули мелодию на три голоса. Потом вторая старушка кивнула, и старики на цыпочках выбрались из комнаты.
Она осталась у кровати одна. По ее щекам катились слезы.
Первая старушка постепенно проваливалась в небытие, промежутки между вдохами и выдохами становились все длиннее.
«Что же, что же мне делать? — думала вторая старушка. — Подержать ее за руку? Поцеловать? Ах да, — вдруг вспомнила она. Она подошла к окну, прикрылась тюлевой занавеской и принялась жужжать. — Жжж, жжж, — жужжала она. Солнце припекало ей затылок. — Шмель-то из меня убогонький», — подумала она.
Иногда она переставала жужжать и прислушивалась. Было тихо. Первая старушка умерла.
Вторая старушка присела к столу, отодвинула тарелку и чашку, уронила голову на руки и заплакала.
«Ох, как же худо мне сейчас! — подумала она. — Ну почему я не подержала ее за руку, вместо того чтобы стоять там и жужжать? И я могла бы сказать ей, как я ее любила, или что-нибудь в этом роде. Ведь если это последнее, что слышишь перед смертью, это же прекрасно?..»
Ей казалось, что она поступила дурно и прощенья ей за это не будет.
Так сидела она еще долгие часы, а солнце заливало светом комнату.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ сидели за столом. Был вечер. С улицы до них доносились голоса, лай собак.
Они чувствовали, что этим вечером ими овладеет ярость. Они верили, что их чувства были одушевленными созданиями из некоего другого мира. Любовь, печаль, ярость. Они представляли себе, что ярость была крошечной женщиной с узловатыми пальцами, которая время от времени, этак запросто, заходила к ним.
Они очень любили друг друга. Но когда приходила ярость, они друг друга ненавидели.
Как-то встретят они ее на этот раз?
С пересохшими губами, ссутулившись, они рассматривали свои ногти.
Что будет вытворять ярость своими ногтями? И будет ли она визжать, плевать им в лицо?
Две старушки, в большом старом доме на набережной.
Они пили вино.
Шум на улице становился сильнее.
До них долетал звук сирен, пронзительный свист, у них звенело в ушах.
И тогда явилась ярость. В сущности, она вела себя довольно сдержанно, действовала с достоинством, столы и стулья опрокидывала осторожно, стаканы в стенку швыряла с оглядкой.
Задыхаясь, не в силах выговорить ни слова, старушки в конце концов улеглись на пол с распухшими коленями, переломанными ребрами, исцарапанными щеками.
Они только что видели, как ярость вновь оставила их, оседлав окровавленную метлу, — так это выглядело — и взвилась ввысь через разбитое окно.
Вздохнув, они помогли друг другу подняться, сбрызнули одеколоном носовые платки, отряхнули платья и уселись на подоконнике.
Ярость убралась восвояси, в свой собственный мир. Они это знали и с легким сердцем принесли из кухни новые стаканы, и разлили в них вино.
— Теперь, может, и любовь к нам заглянет, — сказала одна.
— Нет, я думаю, сначала грусть, — сказала другая.
Первая кивнула и разбитыми губами осторожно отпила глоток вина.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом доме с высокими потолками. Нижний этаж занимал невысокий толстый рыжеволосый старичок.
Из окна они частенько наблюдали, как он прогуливается. У него была широкая разболтанная походка; временами он просто застывал на месте. Тогда казалось, что он разговаривает сам с собой и приходит в раздражение.
Однажды он постучался к ним и спросил, не могли бы они поговорить.
Он уселся на диван. Старушки налили ему чаю. Он рассказывал о своей жизни, которая не удалась во всех отношениях. Все, все были в этом виноваты: его бабушки и дедушки, родители, братья, сестры, племянники и племянницы, соседи, учителя, начальники и некоторые женщины, которых он знавал недолгое время.
Он расплескивал свой чай и постоянно облизывал губы.
— Лучше бы уж я умер! — воскликнул он внезапно. — И поделом бы мне было!
Он схватил себя за шею и сдавил ее. Глаза у него выпучились, лицо налилось кровью. Он все крепче и крепче сдавливал себе шею.
В сказочном лесу все заняты — все пишут письма. Черепаха — улитке, сверчок — лягушонку, щука — карпу, белый медведь — крокодилу, саблезубый тигр — лебедю. Муравей, разумеется, белке, ну а самой белке нужно успеть написать и слону (который наконец-то изобрел равновесие), и тле (которая всё время стесняется), и даже собственному столу (просто потому, что она никогда ему не писала). Эта книга — отличный повод вспомнить, как важно писать друг другу письма! А если вы не умеете писать, то письма можно набормотать, надумать или даже купить у совы.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.