Дурман - [61]

Собаки залаяли. Иван очнулся, как ото сна, провел ладонью по лицу, словно отгоняя неприятные мысли, и поглядел во двор. Никого. Пете уже в пальтишке, в резиновых постолах и онучах стоял рядом и нетерпеливо дергал его за руку.

— Ну, дядя! Пошли! Ты же сказал, будем ворон ловить.

— Хорошо, — рассеянно ответил Иван, все еще не стряхнув с себя раздумий. — Ты иди пока поиграй во дворе, а я силки приготовлю.

Пете выбежал во двор, и его звонкий голосок зазвенел в спокойном холодном утре. Иван прислушивался к детскому гомону и собачьему лаю, и ему становилось грустно. Такой гомон звенел и в его детстве, вот таким ранним гулким утром после первого выпавшего снега. Сколько тогда было радости, смеху и песен! Да что там детство? Он еще в прошлом году носился по деревне, как мальчишка, играл в снежки, ловил воробьев, ворон, куропаток. Теперь эти радости были в; для него, иные заботы, иные тревоги у него были на душе, он чувствовал себя уже взрослым, выросшим из этого безмятежного детства.

— Иван, а Иван! Ты чего нос повесил? — заворчала старуха мать. — Поди-ка расчисти снег, по двору не пройдешь… У колодца подсыпь немного песку, скотина на льду может подскользнуться, не дай бог…

Иван кивнул и вышел во двор. Свежесть зимнего утра хлынула в лицо, он зажмурился, ослепленный белизной недавно выпавшего снега, вдохнул всей грудью и почувствовал себя снова свежим и бодрым, как молодой конь. Войдя в хлев, он ласково похлопал волов рукой, взял лопату и медленно поплелся во двор. Работать ему не хотелось, стоять бы так просто и любоваться заснеженными деревьями. Курица, попытавшаяся перелететь к навесу, задела один сук, и снег обрушился с дерева белым водопадом. Курица шлепнулась в большой сугроб около сарая и беспомощно захлопала крыльями, утопая в глубоком снегу. Иван слегка усмехнулся и взялся за лопату. Сначала нужно было расчистить дорожку к воротам. Но не успел он взмахнуть пару раз лопатой, как Васил Пеев слегка приоткрыл ворота, проскользнул во двор и встал перед ним, широко улыбаясь:

— Рановато взялся за работу.

Иван что-то ему ответил, сунул лопату в снег и повел его в хлев.

— Идем туда, все теплее.

— Идем, да и дело-то у меня к тебе особенное: не в гости пришел, — тихо промолвил Васил, идя за ним. Иван заспешил, боясь, как бы мать не заметила. Но она уже торчала у окна, угрожающе покачивая головой:

— И чего это он приперся, кофейня ему здесь, что ли?

— Слушай, — начал Васил, как только они притворили дверь хлева. — Завтра утром мы собираемся ловить куропаток в Узундере. Бери мешок соломы и чего-нибудь поесть, зайдешь за Младеном и через Проданов родник — прямо в шалаш в Хаджиевском саду. Мы с Хычибырзовым возьмем силки и пойдем по тропке к верхней мельнице. Марин Синтенев и парень Вылюолова обогнут кладбище…

— Ладно, — кивнул Иван. — А когда точно?

— На рассвете. Только смотри, как бы мешок не порвался, — улыбнулся Васил.

— Наши мешки крепкие, — ответил Иван, стараясь оставаться спокойным.

Иван расчистил дорожки, потом, войдя в дом, некоторое время нерешительно потоптался около матери и, собравшись с духом, начал:

— Сегодня утром на верхнем конце деревни много куропаток появилось… Прямо по дворам их ловили…

— Они сейчас словно ослепли, — ответила старуха.

— Завтра пойдем с Младеном поохотиться. Авось что-нибудь попадется.

— Идите, идите, — согласилась старая. — Отец твой, царство ему небесное, по первом снеге всегда на куропаток ходил… В это время — они очень вкусные…

— Возьму мешок соломы, вокруг силков подсыпать, — продолжал Иван.

— Возьми, возьми. Без соломы никак нельзя, ничего не поймаете. А насыпешь свой потоньше, для приманки, так они по нему прямо в силок и угодят…

— А что на солому насыпать: кукурузы или ячменя?

— Что хотите, — заметила старая, как опытный охотник, — только много не сыпьте, так несколько зернышек, чтобы только в силки заманить…

28

На следующий день после охоты Иван отправился в город. Дул сильный ветер, шел снег, ветер намел большие сугробы в отдельных местах, а кое-где дорогу будто метлой подмели. Село словно притаилось, редко мелькнет случайный прохожий. Снег резко и сухо поскрипывал под ногами, но даже собаки, свернувшиеся клубком где-нибудь в сараюшке, не обращали внимания на проходивших около дома.

Когда Иван сказал, что пойдет в город, старая замахала на него руками:

— В такой холод?.. Никуда не пойдешь, сиди дома…

— Узнал я, что из Софии приехал один очень большой адвокат, — понизил он голос, — так хочу по нашему делу поговорить. Будет в городе два-три дня всего, один знакомый обещал к нему свести, и денег не возьмет, говорит…

Старая сразу же сменила тон, с интересом вслушиваясь в столь желанные для нее слова:

— Когда, говоришь уезжает?

— Не знаю точно. Может, и сегодня уедет… сегодня вечером.

— Холод-то какой… Ну, ладно, раз решил — иди уж, авось чего разузнаешь, вдруг поможет…

Слабая надежда, что можно через суд спасти их имущество, затеплилась в груди старухи. Она словно начала выздоравливать от какой-то страшной болезни, свалившей ее с ног.

Иван, уткнув нос в старенький башлык, шагал в город, усмехаясь про себя. Крепко он старую надул с этим софийским адвокатом. Она из-за этого проклятого раздела готова была и в ад его отпустить. Иван то и дело усмехался, покрепче затягивая концы башлыка, пряча лицо от встречного ветра. Но ветер то бросал ему снег в глаза, то поддувал в спину.