Другая история. «Периферийная» советская наука о древности - [79]

.

Если в первой крупной статье Кифишина, посвященной определению датировки правления Гудеа[623], эти черты еще не проявлялись (или были выправлены редакцией), то в 1968 г. в «Вестнике древней истории» была опубликована довольно объемная (и плотно насыщенная примечаниями) работа о топографии Лагаша. Не могу исключать того, что воля редактора просто сломалась на таких рассуждениях, как:

Если говорить образно, то можно определенно сказать, что на лагашском ландшафте прямая линия расстановки храмов (из одних источников) как бы пересекается с кругом местоположения священных объектов (из других источников), ибо, во-первых, данное пересечение проходит по месту нахождения святилищ богини Гатумдуг (на юго-западе) и Ама-Гештин-анны (на северо-востоке), а во-вторых, археологически точно известно, где находились такие объекты (расположенные по прямой линии), как Касурра, Абзу и «Вал Эриду» (укрепления Гудеа)[624].

Нужно сказать, что черты преемственности с воззрениями Струве и противостояния Дьяконову наблюдаются и здесь[625], хотя в целом Кифишин не формулирует никаких широких обобщений. Пожалуй, в основе его воззрений лежит представление о том, что архаические общества базировались на дуальной организации, поэтому он и старается найти подтверждения ее существования в «мужском» и «женском» диалектах Шумера.

Впрочем, статья вызвала резкую отповедь Дьяконова вовсе не из‐за общих положений, претензии касались качества научной продукции. Дьяконов и Кифишин обменялись «письмами в редакцию» – жанр, который обычно журнал использовал для коротких реплик недовольной стороны, но в данном случае на пространную реплику Дьяконова Кифишин ответил фактически полемической статьей, что заставило редакцию на этом прекратить их «переписку».

Дьяконов указывал на туманность формулировок, некачественность перевода, формальный характер ссылок:

После каждого его перевода идет сноска «См. переводы…» – и далее перечисляется до десятка имен ученых и названий их работ. Однако пусть читатель не обманывается: такая ссылка вовсе не значит, что автор следует за названными исследователями текста – перевод в статье, как правило, собственный А. Г. Кифишина, а перечисленные ученые в большинстве случае переводили иначе или ставили отточия в непонятных местах; к тому же из перечисленных автором работ очень многие вообще устарели и потеряли научное значение[626].

Естественно, Дьяконов отвергал и главный тезис оппонента, согласно которому «различные культовые объекты размещались в храмах Лагаша и перечислялись в текстах в соответствии с реальным топографическим расположением святилищ, которые эти объекты якобы мистически символизировали»[627]. Ответ Кифишина отличается некоторым количеством личных выпадов («Далее И. М. Дьяконов поучает»[628]), вызовов на скандал («Или, по мнению И. М. Дьяконова, мой покойный учитель не был достаточно компетентным в шумерском языке?[629]») и тем, что несколько раз он подменяет предмет спора. Например, он подробно объясняет, почему не мог использовать работу А. Фалькенштейна в статье, написанной до ее публикации, хотя Дьяконов уточнял, что сообщил Кифишину о выходе книги Фалькенштейна еще в то время, когда статья Кифишина вполне могла быть доработана[630]. Статья о восточных кварталах Лагаша, которую рассчитывал опубликовать Кифишин, после этой стычки так и не вышла.

Если верны сведения из находящейся в сети переписки Кифишина и Белявского с В. А. Петровым[631], то Кифишин после этих событий пытался также издать свою книгу о Шумере, приблизительно в том же духе, что и Белявский, но затея провалилась. У него вышло несколько популяризаторских (лучше написанных, но тоже фантастических) статей в «Технике – молодежи»[632], а по-настоящему публикационная активность повысилась только в самом конце советского времени, когда Кифишин направляет свои силы на все более широкий поиск следов протошумеров, что и воплотилось в итоге в его опознании пиктограмм из украинской Каменной Могилы как протошумерских.

Во всех этих судьбах бывших учеников Струве (и отчасти несформировавшихся последователей Авдиева) видна одна тенденция: лишившись поддержки, они иногда начинали искать вариации теории, которые бы могли поддержать их претензии на возвращение в «большую науку», но гораздо скорее «радикализировались», часто выходя за границы научного дискурса. И более консервативные последователи Струве, и союзники Дьяконова становились для них в равной степени воплощением ненавистного официоза, при этом их собственные способности и ресурсы в оценке научного сообщества оказывались недостаточными, чтобы вести эту борьбу.

Конечно, эти случаи не оказали непосредственного или даже заметного влияния на траекторию развития советской историографии древности[633]. Зато они хорошо объясняют, как зарождались те тенденции, которые выйдут на поверхность и буйно расцветут уже в постсоветскую эпоху.

ГЛАВА 3 НОВАЯ НАДЕЖДА

В сентябре 1995 г. на первом курсе исторического факультета Омского государственного университета появилась студентка, которая выделялась среди остальных необычайной начитанностью и сдержанностью манер; образ дополнялся умным и одухотворенным блеском глаз, выдающих в ней какой-то важный поиск, ради которого она сюда поступила. Со своими сокурсниками она почти не общалась, а на парней, которые старались показать свои знания, смотрела как на рисующихся молокососов, хотя вряд ли была на сколько-либо нас старше. Систему преподавания, а равно и подававшиеся идеи, она воспринимала со смешанным чувством, в котором сначала перевешивало непонимание, а после презрение. Кажется, она не пробыла на занятиях и двух недель, а чуть позже забрала документы. Про эту девушку говорили, что она прочитала «все тома Лосева».