Другая история. «Периферийная» советская наука о древности - [77]
Конечно, вряд ли можно считать признаком школы Струве специфическую подгонку даже известных фактов под заранее придуманную теорию, но тут можно отметить еще и предвзятое толкование документов, что также бывало и у учителя Белявского. Гнев и презрение к ученикам Струве, именование их в переписке «васькистами» не отменяют того, что никакой другой школы Белявский не знал и самостоятельного пути в науке не нашел[604]. Здесь нет возможности подробно останавливаться на таких неоднозначных тезисах концепции, как завышение роли канала Паллукат в кризисе мелкого землевладения[605] и утверждение о наличии инфляции в вавилонских ценах[606], достаточно остановиться на центральном моменте: на самом деле Белявский не доказал и того, что в нововавилонский период обычный процесс возвышения одних семей и разорения других перешел в какую-то качественно (или даже количественно) иную фазу.
Доказательство глубинной родственности нововавилонской и античной экономики могло строиться либо на представлениях первой половины столетия о том, что в римском классическом рабовладении доминировали латифундии, либо на представлениях второй половины о преобладании средних вилл[607]. Если Струве еще мог искать параллель латифундиям в государственном хозяйстве царства Шумера и Аккада, то Белявский уже никак не мог утверждать, будто удачливые вавилонские семьи стремились создать таковые, поскольку они скупали иногда десятки участков, разбросанных по району, и не сводили их в единое поместье. Но дело даже не в этом: ведь многочисленные описанные им имения и участки невозможно охарактеризовать и как средние рабовладельческие виллы. Ссылка на то, что античная формация в Вавилонии имела свою специфику, здесь неубедительна, поскольку речь идет вовсе не о вторичной характеристике: судя по всему, этапа вилл с преобладавшим на них рабским трудом в Вавилонии не было никогда – ни во времена Хаммурапи, ни при касситах. Соответственно, нарисованная картина показывает нам, пожалуй, более богатое, но в общих своих чертах такое же общество, каким оно было на протяжении уже тысячи с лишним лет. Не может быть кризиса классического рабовладения там, где не было его расцвета.
Интересны отличия подходов и позиций Белявского от исторической оптики Струве. Прежде всего, Белявский – явный продукт установившейся советской системы образования, и в его рассуждениях хорошо видна та политэкономическая школа, которая, борясь против модернизаторской терминологии, очень целенаправленно объясняла поступки людей и социальных слоев во все времена в понятиях, знакомых Рикардо, Смиту и Марксу. Поэтому все действия вавилонских предпринимателей мотивируются Белявским через понятия рентабельности и использования рабочей силы. Струве, как бы к нему ни относиться, главными героями своих работ видел людей невысокого социального статуса: это они в его работах боролись за свои политические и экономические права и возможности, страдание их семей обращало на себя его внимание. У Белявского речь чаще всего идет о том, кого в те самые годы в советской культуре именовали «хозяйчиками» и «мещанами»: люди, чувствующие себя в условиях доминирования государственной экономики как рыба в воде, умеющие увидеть свой интерес и не смущающиеся бесконечным количеством мелких выгодных операций. Правда, он ими не восхищается (как Ростовцев «буржуазией» античных городов), но и инвектив по их поводу не произносит – скорее понимает, что такое было время, когда одни побеждали, а другие проигрывали[608].
И в теоретических выкладках исследователя тоже заметна преемственность, несмотря на все попытки от нее избавиться. Белявский полагает, что термин «рабовладельческая формация» неточен, так как делает акцент на рабовладении, в то время как главный признак формации заключается в античной форме собственности; по этой причине, вслед за Марксом, следует говорить об «античной формации»[609]. Некоторые восточные страны не только прошли через свою античную формацию, но и стали феодальными раньше Римской империи, то есть «намного обогнали по уровню развития»[610] греко-римский мир. Неточно и определение «азиатский способ производства» (здесь уже Белявский или редакция издания благоразумно не уточняют, что и это Марксов термин[611]), поскольку сфера его применения не ограничивается Азией, ведь это общий этап развития общества, который лучше называть архаической формацией. Соответственно, человеческая цивилизация там, где она возникает, проходит через следующие этапы-формации: архаическую, античную, феодальную, капиталистическую и социалистическую[612]. В Месопотамии архаический строй завершился после III династии Ура и «восторжествовал новый античный способ производства», правда, с некоторыми элементами архаики, которые привносили завоеватели вроде амореев и касситов[613]. Если помнить о доклассовой формации, то перед нами шестичленная схема – вариация Белявского заключается в том, что ранний этап рабовладения у Струве он выделил (под воздействием аргументов Сюре-Каналя) в особую формацию. Некоторая правка Маркса, к которой могли придраться в то время, не дает оснований сомневаться в марксизме Белявского; судя по всему, он даже не встал перед проблемой выбора какой-то иной теории, вполне органично умещая свои воззрения в усвоенные им общие представления советской исторической мысли
