Другая история. «Периферийная» советская наука о древности - [78]
Концентрированное выражение идеи и наработки Белявского получили в его научно-популярной книге «Вавилон легендарный и Вавилон исторический». Несмотря на популярный стиль работы, Белявский, не имеющий других возможностей, постарался изложить в ней и результаты своих штудий в изучении нововавилонского общества, и свои взгляды на проблему его формационной принадлежности.
Основной контекст событий в книге вполне укладывался в русло советской науки того времени. Даже когда Белявский указывает, что «Вавилон не только не был восточной деспотией, но даже не был в полном смысле слова монархией», а скорее «аристократической республикой с ежегодно переизбираемым царем-магистратом», это чуть ли не буквальная отсылка к рассуждениям Дьяконова о государственном устройстве раннединастического Шумера[615], которое, может быть, настолько естественно отпечаталось в сознании Белявского, что он уже не замечал истока своих рассуждений.
Книга была действительно если и не легко, то живо написана и трактовала достаточно сложный материал в беллетристической (иногда даже чересчур) манере: «Царь Седекия, обязанный троном Навуходоносору, в душе был против войны. … Колотя себя в грудь, Анания уверял присутствовавших, что не пройдет и двух лет, как падет вавилонское иго…»[616]; кроме того, автор обильно использовал сравнения вавилонских персонажей с героями классической литературы – в основном русской. Но книга, выразив идеи Белявского, представила глазам читателей и все недостатки его аргументации – как логические, так и источниковедческие, что в итоге вызвало резко негативную реакцию Дьяконова и М. А. Дандамаева (1928–2017).
Опубликованной «официальной» рецензии на книгу не появилось, что Белявский мог интерпретировать как неуверенность оппонентов в споре по существу, в то время как перевесили, видимо, другие факторы: нежелание наносить удар по издательству «Мысль» и существующее в научных кругах клеймо «много чести» – оружие не всегда надежное, но при определенных обстоятельствах абсолютно разрушительное. Дьяконов и Дандамаев обошлись неопубликованной рецензией, и в одной из статей Дьяконов кратко определил вышедшую книгу как некачественную[617]; вышла и отрицательная рецензия в европейском журнале[618]. После этого публикаций по древней истории у Белявского не было. Желая повторить успех на ниве популяризации, он написал объемный труд «По следам Геродота», но на этот раз издательство обратилось к Ю. В. Андрееву и А. И. Доватуру как специалистам, а они дали отзыв, который требовал крайне серьезной переработки рукописи, – то есть фактически отрицательный[619].
Ориентация на популярное изложение, соединенное с собственными концепциями, что должно было дать отдушину в новом типе публикаций, в итоге сыграла с Белявским злую шутку: в издательствах уже появился спрос на определенную сенсационность материала, то есть в советской культуре начал формироваться аналог «желтой прессы» (при отсутствии строгого деления между ее типами), а выполнение этого заказа было чревато окончательным падением научного престижа. Так, в статье, посвященной критике концепции «вызова-и-ответа» А. Дж. Тойнби, Белявский, базируясь на сопоставлении нескольких слов, решается говорить о едином пранароде, из которого вышли шумеры, селькупы, тюрки и этруски[620]. Заря альтернативной истории вновь засияла теперь уже на закатном небосклоне советской науки. Симптоматично, что последняя опубликованная статья Белявского была написана им в защиту Л. Н. Гумилёва[621].
В своей поздней статье Белявский несколько раз ссылается на Анатолия Георгиевича Кифишина (1935–2017), своего младшего товарища по обучению в ЛГУ, куда он поступил после заочного обучения в Черновицком университете. Кифишин после 1962 г. переехал в Москву и стал аспирантом при Институте востоковедения, но кандидатскую диссертацию также не защитил, зато старался создать что-то вроде собственной школы, опираясь на обучавшихся на «авдиевской» кафедре В. А. Петрова (род. 1939) и Б. И. Перлова (род. 1941). Ни школы, ни сплоченной группы исследователей из этого так и не получилось, в чем сыграл роль и крайне неопределенный статус самого Кифишина, некоторое время вообще не имевшего ни работы, ни квартиры в Москве.
История противостояния Кифишина Дьяконову была еще более короткой. Слог Кифишина отличался чрезвычайной невнятностью, особенно если он брался пересказывать текст источника: в нем доминировала ориентация на архаику и русификацию, лишенная при этом последовательности и ясности русской речи, то есть получалась как бы пародия на стилистические принципы Перепёлкина:
Бог Энки обрадовался приходу витязя Нинурты и поведал ему тайну, которую тот не мог открыть сам: витязь Наннар не правит действительно согласно своему жребию, а потому птица Имдугуд напрасно пытается силой оружия добиться осуществления своих претензий, ибо издревле богу Нинурте предопределена только «сила витязьства», тогда как править миром должен его отец бог Энлиль, поскольку богиня Нинменна («Владычица короны») так спарила древние предопределения: Нинурта же сможет получить такую власть и простереть руку на эти спаренные предопределения только тогда, когда «зрячие» будут ежемесячно в святилище знания обосновывать начало жалобы и произносить в хвалебной песне имя бога Нинурты
