Дорога к счастью - [25]

Девушка довела его до угла и сказала:

— Пойдете прямо, там и будет Большой театр… Вон он виднеется.

Халяхо в замешательстве перевел глаза с театра на девушку.

— Ну, найдете теперь?

Она стояла перед ним, приветливо улыбаясь. Глаза у нее были цвета голубого неба, а белокурые волосы, отливающие золотом, были прикрыты маленькой плоской шапочкой, зеленой, как лопух.

Халяхо отступил на шаг, молитвенно поднял руки к небу и осыпал ее многословной старческой благодарностью:

— Спасиб, товарищ! Хороша товарищ! Ваша похожа на адыге. Наша адыге обычай нада так: гость провожай…

Неизвестно, поняла ли девушка ту большую похвалу, которую выразил ей Халяхо, сравнив ее с адыге, — она опять улыбнулась старику и сказала:

— Вот теперь вы сами найдете Большой театр. До свидания! — и быстро зашагала по улице в противоположную сторону. Пройдя немного, девушка оглянулась и еще раз улыбнулась.

Халяхо долго стоял на месте, провожая ее взглядом.

Удивительное противоречие совмещалось издавна в адыгейских взглядах на жизнь, противоречие, свидетельствующее о том, что многие из этих взглядов чужды народу и навязаны ему извне. Адыгеец восхищался действующими в народных сказках и преданиях черкешенками-амазонками, а его обычаи заковывали женщину в цепи рабства. Он преклонялся перед обликом русской интеллигентной женщины, ему нравилась ее свободная уверенная поступь, и в то же время адат, лишая черкешенку всякого проявления самостоятельности, всякого участия в общественной жизни, замуровывал ее, как рабыню, в стенах женской половины дома.

Халяхо понравилась деловито-торопливая поступь этой девушки, удалявшейся от него. Он смотрел ей вслед и в душе завидовал родителям, дети которых растут такими счастливыми.

Этот случай дал Халяхо возможность ощутить самую суть людей, пчелиным роем обвешивавших по утрам и после обеда уходящие трамваи и заполнявших улицы говорливыми потоками. До сих пор Халяхо наблюдал городских людей со стороны, не имея случая ближе соприкоснуться с ними. Вместе с восхищением их деловой занятостью он питал к ним некоторое завистливое недружелюбие. Но эта девушка, с птичьей легкостью летящая на работу, вся приспособленная к непонятной, но манящей Халяхо, городской жизни, — эта девушка заставила его почувствовать к городским людям особую сердечную теплоту. По взглядам этих людей, по той предупредительности, с какой они уступали ему дорогу в уличной сутолоке, Халяхо чувствовал, что они питают к нему такие же теплые чувства.

Но были и другие люди, к которым Халяхо относился с инстинктивной неприязнью. Эти люди появлялись на улицах по вечерам. Точно клопы, выползали они из закоулков Москвы на блестящие асфальтом улицы. Они отличались томно-вялой, скучающей поступью. В их враждебных, подернутых деланным безразличием взглядах чувствовалось, как не мил им этот свет…

Иногда случалось, что Халяхо, засмотревшись на что-нибудь, вплотную сталкивался с ними. Тогда его окатывали холодным взглядом, и этот взгляд говорил: «Что за грязная дичь попала сюда!»

Халяхо в этих случаях останавливался, небрежно заложив руки за спину, и тем же убийственно-враждебным взглядом, каким встречали они его, провожал их.

На заседаниях съезда Халяхо вел себя беспокойно. Он то и дело завязывал беседу с сидящими рядом делегатами и часто бросал отдельные слова или гортанные восклицания по поводу той или иной понравившейся ему мысли в выступлениях ораторов, содержание которых он угадывал каким-то особым инстинктом…

— Энта правильна, валлахи, правильна!

Или:

— Энта хто такой? О-о, молодец говорит!

Делегаты съезда, с которыми быстро перезнакомился Халяхо, замечая его захватывающее увлечение всем видимым, с удовольствием завязывали с ним серьезные беседы. В общежитии к нему установилось такое же приветливое, добродушно-шутливое отношение, как и в ауле.

Все съездовские материалы Халяхо старательно складывал на дно своего чемоданчика, пригрузив их двумя кругами сыра.

Постоянную неудовлетворенность носил Халяхо в сердце, что лишь один раз увидел товарища Сталина. Из других членов правительства, которых он видел в президиуме съезда, ему особенно понравился Михаил Иванович Калинин. Халяхо не сводил с него восхищенных глаз, чувствуя в живой, неутомимой натуре всесоюзного старосты что-то общее со своей собственной непоседливостью.

— Валлахи, этот Калинин молодец! Он, должно быть, когда-то крестьянином-хозяином был: живой старик! — восхищенным шепотком высказывал он свои соображения Биболэту.

Халяхо был чрезвычайно озабочен каким-то земельным делом своего аула. К концу съезда он решительно заявил, что ему надо повидаться с Калининым.

— Я должен говорить с ним о деле, порученном мне аулом, — важно говорил он. — Да и уехать, не отдав селям самому старшему из нас, крестьян, нехорошо. Чтобы только повидаться с ним, люди приезжают из самых далеких окраин страны. А дело, которое я имею к нему, не маленькое: соседский хутор хочет оттягать у нас кусок нашей земли. Каждую весну из-за этой земли затевается драка, большой халбалык[29] получается. Надо этому положить конец.

Через адыгейское представительство созвонились с приемной Калинина и договорились о дне и часе посещения. В назначенный вечер Биболэт не мог пойти с Халяхо — у него был зачетный семинар. Халяхо дали в провожатые другого студента.