Долина павших - [30]

Однако вполне вероятно, что это солдаты итальянских, швейцарских, немецких или польских отрядов, сражавшихся во французских войсках. В любом случае это люди низкого звания, может даже неграмотные, которые надели военную форму, подчиняясь приказу, смысла которого не понимали, или же спасаясь от нищеты, слишком хорошо им знакомой. Хью Томас исключает возможность того, что палачи, изображенные на картине, относятся к Garde impériale[46], которая как раз в это время сопровождала Мюрата, шурина Наполеона, назначенного временно вице-королем Мадрида.

Накануне, как только народное восстание в Мадриде было подавлено, в три часа пополудни начались первые казни у стен монастыря Доброй удачи. До самого рассвета длились расстрелы в Прадо, в Буэн-Ретиро, у стен монастыря Иисуса, в Каса-де-Кампо, на берегах Мансанареса, в Леганитос, в Санта-Барбара и Пуэрта-де Сеговия. Между четырьмя и пятью часами утра (излюбленный час узаконенной бойни, совершаемой во имя цивилизации) последние сорок четыре человека были поставлены под ружейные дула на склоне холма Принца Пия. Одному из приговоренных, Хуану Суаресу, удалось в последний момент бежать. Вслед ему стреляли, но он скрылся в темноте и в конце концов спрятался в церкви Сан-Антонио-де-ла-Флорида, которую восемнадцатью годами раньше Гойя расписал фресками и где теперь покоится обезглавленный труп художника. До нас дошли имена некоторых из этой canaille[47], казненных именем Разума, Закона и Порядка на холме Принца Пия. Рафаэль Канедо, человек без определенных занятий. Хуан Антонио Мартинес, нищий. Хулиан Техедор де ла Торре, кузнец. Мануэль Гарсиа, садовник. Мануэль Санчес Наварро, мелкий судейский служащий. Мартин де Руикарадо, каменотес. Хуан Лорет, лавочник. Антонио Масиас де Гамасо, чернорабочий, семидесяти лет от роду. Доминго Бранья, погонщик вьючных животных, на жалованье у табачной таможни. Фернандо де Мадрид, плотник. Лоренсо Домингес, портупейщик. Доминго Мендес, каменщик. Хосе Амадор и Антонио Мендес Вильямиль, разнорабочие. В перечне есть и один монах, Франсиско Гальего Давила, капеллан монастыря Воплощения, по-видимому, тот самый, что на полотне Гойи изображен стоящим в ожидании смерти на коленях и с молитвенно сложенными руками.

Все они, или почти все, могли бы делить нищету и бездолье с теми, кто их расстреливает. (Исключение составляет один молодой человек, из обеспеченных, Антонио Алисес, паж инфанта Дона Карлоса Марии Исидро.) Возможно также, что не все жертвы были безвинны. Когда 23 марта Мюрат во главе своего войска вошел в Мадрид, народ оказал ему прием, достойный союзника. Толпа в некотором смущении вежливо рукоплескала этому императорскому маршалу в черных длинных буклях, в шубе из сибирской лисы, алом кивере с павлиньими перьями и ярко-красных сапогах. Кирасиры из императорской гвардии заслужили бурные приветствия. Пехота (Резервный легион или отряды Временных полков) была встречена с замешательством и сочувствием. Никто не ожидал увидеть императорские войска такими растрепанными, так скверно одетыми, так нестройно марширующими. И те же самые солдаты, которых пожалел мадридский люд, составят карательные отряды, что будут расстреливать народ в ночь со 2 на 3 мая. Накануне, в воскресенье 2 мая, многим из этих же самых солдат, заблудившимся в лабиринте улочек вокруг Пласа-Майор или дворца Орьенте, ножами вспороли животы. А во французском военном госпитале санитары-мадридцы перерезали глотки больным и раненым.

Если бы жертвы «Расстрела в ночь со 2 на 3 мая 1808 года» каким-то чудом выжили, как это случилось с Хуаном Суаресом, на следующий день они бы сами превратились в палачей. Гойя мог бы назвать свою картину «Справедливо или нет» — точно так, как назовет он вторую гравюру из цикла «Бедствия войны», где другие солдаты из Резервного легиона кромсают штыками партизан — герильерос. А на следующем листе партизаны с серпами и копьями расправляются с французами. Внизу собственноручно Гойей нетвердыми буквами выведено: «Одно и то же».

Без сомнения, солдаты с ружьями заставляют всех приговоренных — и каменотеса, и каменщика, и судейского писаря, и чернорабочих — умирать на коленях. Потому-то мертвые и лежат с раскинутыми в стороны руками, будто безуспешно пытаясь в потемках коснуться недоступного неба. Того самого неба, которое монах, должно быть, старается удержать в крепко сцепленных пальцах. Позднее цивилизация научит расстреливать людей, не принуждая их становиться на колени: умирать будут стоя — в позе гораздо более достойной, современной и почетной для приговоренного. Начало этой реформы, возможно, было положено как раз во время войны за независимость. На 15-й и 38-й гравюрах показаны два наиболее предпочтительных варианта того времени. На одной («Ничего не поделаешь») приговоренные стоят привязанные к столбу и с повязкой на глазах. На другой («Варвары») человека, заблаговременно привязанного к столбу, возможно тому же самому, прошивают выстрелами в спину, обходясь без платка, которым ему пришлось бы завязывать глаза.

^{«Восстание 2 мая в Мадриде»}

В центре полотна «Расстрел в ночь со 2 на 3 мая 1808 года», смещенном немного влево от его геометрического центра, вечно и неумолчно кричит человек в растерзанной рубахе. Судя по его позе, он охвачен гневом и единственный из всех не просит ни пощады, ни сочувствия. Человек умирает с открытыми глазами и кричит, не то обличая палачей, не то провозглашая свою, святую для него, правду. Отчетливо видно, что правая ладонь у него пробита, а может, даже и левая, как заметил американский искусствовед Фольк Нордстрем в работе «Гойя-Сатурн и Гойя-меланхоличный». Тот же самый исследователь дает следующее толкование неясным фигурам в левом углу картины, за спиной у приговоренных: это образ Pietà