De Prófundis - [7]

— Орнитолог, блин… — всю зыбучесть своего плавного перехода на «феню» я осознаю уже потом, вернувшись. Но там и тогда, выплеснув в этих словах весь гной экзистенциальной злости, я задела, как водится, и ближнего. Самым ближним на тот момент был мой спутник, с которым мы уговорились накануне: не токмо корысти ради, но задушевности беседы для взять с собой бутылку. Чего этот ярый трезвенник, к тому же лицо, ответственное перед близкими за мою моральную стойкость, конечно же, не сделал.

— Ну и что теперь? — канючу я, пробираясь по помоечным тропам вслед за Колей. — Как в гости идти — с пустыми-то руками?

Мой ангел-хранитель, уныло опустив крылышки, плетется рядом. Зато всего минуту спустя он уже может отыграться на мне с лихвой: не нам их, а им нас не только «подогреть», но и перегреть до какого угодно градуса — что «добрый день» сказать.

Наш смрадный путь проходит по коридору из ящиков и мешков, под завязку забитых бутылками. Водочная стоит где как. Винтовая — столько же, сколько из-под лимонада. Ждут своего часа и уже готовые к отправке «шампанские» бутылки. На них тоже, оказывается, свой покупатель есть — из Грузии. Цена, правда, бросовая, 2 рубля за бутылку — тяжелые, заразы, но копейка, как известно, рубль бережет. День на день не приходится, и если сегодня кому-то не повезло — не добрал до нужной суммы, недостающую посуду можно и здесь одолжить, но непременно с возвратом: учет налажен безупречно четко, как в стерильнейшей из аптек. Да и производство — тоже.

Честно отслужив своему хозяину, выросшему из памперсов и ползунков, эта детская ванночка продлевает свой век уже в ином качестве: в ней, предприимчиво водруженной на два металлических ящика, греется на маленьком костре вода, в которой Люда отмывает бутылки. Уж мыть-то ей не привыкать: медсестрой в туббольнице работала. Но устала месяцами зарплаты ждать. На мамину пенсию и жили. Потом не стало и ее… Теперь у них с Магой подряд — он собирает, она моет, тут же, по ходу, сортируя.

— Вот, до рационализации додумались, — Люда горделиво улыбается щербатым ртом. — А то ведь как раньше: домой их тащи отмывать, потом сдавай… Сейчас отсюда — сразу в приемный пункт. 20 рублей водителю за мешок — и порядок. Незавидная, конечно, работенка, но худо-бедно, мы с Магой перед Новым годом за 10 дней три лимона на двоих сделали! Где бы я еще столько заработала?

— А если напрямую водочникам сдавать?

— Да ну их! — на корню отвергает мое предложение Мага. — Работал с ними на водочном, знаю. Хозяева гребаные… Сами деньги лопатой гребут, а нас за дураков держат. Тут я сам себе хозяин.

«Переквалифицируемся, а? — предательски нашептывает мне мой спутник, превращаясь из ангела-хранителя в алчного змея-искусителя. — Что морщишься? Погорбатишься с месячишко, зато ремонт, наконец, в квартире сделаешь”…

Мужественно противостоя соблазну, я между тем продолжаю выяснять подробности.

— А что, здесь задаром пробавляться можно, никому ничего не отстегивая?

— Мешок хлеба для хозяйских свиней, — просвещает меня сторож дядя Вова, — делов-то! Взял два мешка — и вперед. В один — бутылки, в другой — хлеб. И то, и другое под ногами валяется. Ну, нагнешься лишний раз, зато и волки сыты, и овцы целы…

«Хозяином» здесь величают директора кооператива, заключившего со спецавтохозяйством договор, чтобы следить за состоянием дороги, укреплять свалочные склоны, вознесшиеся уже метров на 20, быть начеку в случае самовозгорания…

— Так что ты уж ночью большой костер не разводи, — предупреждает дядя Вова Магу. — А то Костя придет — худо будет. Что с этого договора поимело спецавтохозяйство — сказать трудно, но кооператив процветает. Деньги, как заметил еще император Веспасиан, обложивший налогами римские сортиры, не пахнут. Главное — зажать ноздри поплотнее. И глазом моргнуть не успеешь, как ты уже хозяин КРАЗа, двух бортовых машин, самосвала, нескольких тракторов, свинарника… Хорошо бы, конечно, при этом и о людях, на тебе работающих, не забывать. Уже одно то, что смрадом этим дышат, дорогого стоит…

— Молоко вам за вредность хозяин не дает? Вот и коровки, я вижу, тут пасутся…

— Издеваешься? — подозрительно косится на меня дядя Вова. — Да я свои несчастные 220 рублей который месяц получить не могу! И пенсию тоже никак не несут. Вот, набрал уже сегодня, — поддетый носком сапога мешок забит настолько плотно, что не звенит даже, а только переваливается с боку на бок — точь-в-точь осоловевший от обжорства кот, разве что не мурлычет… — Сейчас поеду, сдам. На хлебушко хватит. Хорошо еще, что у нас хоть это есть, — добавляет, поразмыслив.

— А им там — каково? — сочувственно кивает в сторону Города-Замка…

— А если бы с работой наладилось, вы бы ушли отсюда?

— Куда? Снова на завод? — Мага затравленно озирается, но враз опомнившись, гордо, как волк, отважившийся рвануть за флажки, вскидывает всклокоченную голову, и голос его уже звенит льдом воистину аристократического презрения… — Да того, что здесь имеем, от государства мы никогда не дождемся! Потрудились на него, хватит. Свое оно у нас теперь, государство…

— Ты че, бля, расселся? — вихрем врываясь в наш светский салон, Кнопина хозяйка вмиг сравнивает его с землей. — А ну пошел работать, мать твою! Полдня уже, бля, треплешься! — с Колей, которому она сейчас безотчетно мстит за кем-то другим подаренный этот, прошлые и будущие синяки, у них, наверное, тоже свой подряд. И уже «в этом гостинице — я хозяин». В этом государстве — она президент…