Из глухонемой тиши, висящей над песчаной степью, смотрели дрожащие звезды.
На земле влюбленные звезды рассыпались лучами в песнях, как лепестки шувеланской гвоздики.
А туман залег в пески, как уставший караван.
— Встаньте! Эй, караван!..
Громкий голос караван-баши прозвучал сквозь влажный туман. Это было похоже на орлиный крик, который, растаяв в песчаных волнах степи, превратился в далекий и слабый гул. Но он не только разбудил уставших людей — путников и Аксакала, беловолосого и белобородого старика, но и Надежду, уже умиравшую.
Сразу, после короткого утреннего омовения, Аксакал, белоснежный старик и вместе с ним купцы и их слуги, открыв каждый перед собой особо хранимый жаномаз — чистый платок с глиняной печатью, привезенный из Священной Земли, опустились на колени и стали совершать намаз — эту молитву молча, дуа, с трогательной мелодией во имя Аллаха Всемогущего.
Закончив, все встали. Все, кроме Аксакала.
Старик шепотом, словно, боясь разбудить шайтана, просил у Бога дать им спокойный путь — без сатанинских злодеев, без грабителей, без клеветы женщин-демонов, без боли и без несчастных случаев.
Старик трижды поцеловал глиняную печать с начертанными волшебными словами, украшающими святой Коран.
Тумановолосая степь и черноглазые белые верблюды тихо следили за ходом утреннего намаза.
Старик сжал пальцы в кулаки и кулаками вытер слезы вокруг глаз. Встал белоснежный старик на ноги, как маяк в море, как бюст, памятник свету, как букет из высохших белых роз и как живая сказка в туманной белизне…
И ночь преобразилась; словно небесное ожерелье — горизонт начал раскрываться, показав облака, эти красные бутоны с золотой тенью. Рассвет открылся, как огромный букет и засветился на лицах путников.
Горизонт, как край зонта, обозначился перед караваном. И караван двинулся.
Зазвенели колокольчики на шее верблюдов. Кто-то из слуг запел. Под звяканье колокольчиков зазвучала дервишская песня, пропетая бархатистым голосом раба.
Песня эта была о чудной красоте Лейлы, о человеческой любви, о Меджнуне, великом философе, о мучении любви, с поиском спасения человечества в беспредельной любви к Аллаху и к Человеку. Раб, певший дервишскую песню, олицетворял белый караван, похожий на течение самой жизни. И во всем этом было внециклическое движение, проходившее через судьбы любви. А белоснежный старик, этот Аксакал, был тенью мудрости и чистоты, сопровождающей караван.
Караван был нагружен девственно-нежной, светлой, как хрусталь, мечтой Человека.
Караван направлялся туда, где белые облака стояли, словно вознесшиеся минареты, и звезды рассыпались на песке, там, где зарождалось новое сознание.
Когда первые лучи Солнца скользнули по каравану, он остановился, как отряд язычников-солнцепоклонников. Старик вынул из кармана маленькое, размером с ладонь, зеркало. И поблагодарил Бога за теплый свет, за Солнце и поцеловал лучи Солнца, отразившиеся от зеркала.
После этого караван направился к юго-западу. Дувший легкий ветерок сметал следы каравана с сыпучего песка. Единственный куст степи — саксаул, с желтоватыми цветками, то ли скрывался в тени маленького белого облачка, то ли ждал караван. Он виден был на песчаном море, как маяк. И вот караван-баши объявил:
— Дэдэ! — закричал он. — Вижу воду!
Действительно, невдалеке показались зеленые кусты, а вокруг зеленела трава.
И вот добрался, наконец, караван до зеленого острова. И увидел посреди сочных трав говорливый ручей с чистой прохладной водой из волшебного родника.
Подошел старик первым, поблагодарил Бога за бесценный дар — встречу с водой. Стоя лицом к воде, прошептал какие-то слова, набрал в сложенные ковшом руки воды, поцеловал ее и затем выпил.
И люди и верблюды подходили к роднику. Люди улыбались, верблюды несолидно спешили. И выпили все вдоволь, утолили пустынную жажду. И набрав воды, тронулись дальше.
Однако едва удалились люди на полсотни шагов, исчез родник вместе с зеленой травой и кустами. А караван, посвежевший, полный сил, держал путь дальше. Бодро шагал караван словно пророк Ной ждал его на своем великом Судне.
А кругом песок, ни звука, ни духа. Волны песчаные отражают зарю и лучи…
Верблюды, словно боясь потревожить песчинки, осторожно шагают за караван-баши. И люди и верблюды идут друг за другом, как по веревке или по узкой улице.
… Нет спешащих, нет обгона…
Аксакал, старик белобородый, шел впереди, а за ним купцы и слуги. Они доверились опыту старика и караван-баши с орлиным взглядом и волчьим сердцем.
Караван шел день, шел ночь за Аксакалом с невозмутимым спокойствием среди барханов, где песок засыпал давние указатели. Люди верили в чистоту белоснежного старика.
Колокольчики на верблюжьих шеях беспрерывно, с неповторимым тактом, вызванивают верблюжью поступь по мягким волнам песка. И, кажется, что в людских и верблюжьих следах на желтом песке вырисовывается хрупкая тоска по теплой улыбке родного очага, по любви, а также тоска по берегам далекого родного моря в светло-голубой лазури. Идет, позванивает караван, а дервиш подпевает в такт каравану своим бархатистым тенором и голос его обещает счастье, трепетное и непостоянное, как мерцание звезд.
