Буквенный угар - [35]

Шрифт
Интервал

Дама станет тыкать толстым пальцем с бордовым ногтем в клавиатуру, смотреть на меня высокомерно-испытующе и подозревать.

О, как мне не хотелось идти! Кто бы знал!

Итак, я стояла, упиваясь первым прохладным днем, чистым балтийским ветром, и мысленно понукала себя: «Ну же, иди, иди…».

Тут ко мне подошел пьяный, очень пьяный мужчина. Он смотрел на меня и что-то говорил, сильно затрудняясь в словах от количества выпитого.

Я не очень-то слушала, потому что боролась с собой: в сумке у меня были четыре сотни и пара тысяч. Тысячу бы я, конечно, не подала ему. Ну а на сотню я себя раскручивала. Пусть бы взял да пошел. Может, еще и поделился бы с кем. Вздохнув, вынула сотню и протянула ему.

Он уставил на меня свои большие пьяные глаза в почти трезвом изумлении.

«Мне не нужны деньги, — сказал он. — У меня своих полно. Вот», — достал сложенные прямоугольнички бирюзовых тысячных.

Мне стало стыдно, и я спросила, чем же могу ему помочь.

«Мне нужно общество, — выговорил он старательно. — Не составите ли мне компанию?».

Тут надо заметить, что не такая я женщина, чтобы ко мне на улице приставали. Стати свои ряжу в черное и элегантное. Макияжа минимум. Духи — от «Estee Lauder». Ну зачем бы пьяному дядьке приставать ко мне, когда вокруг — их есть, как говорится?

Неожиданно для себя вру: «Я иду в поликлинику сейчас, дочка заболела. Так что не могу принять ваше приглашение».

Стремительно отхожу от кавалера, но он издает такой возглас, такое неясное отчаянное и долгое междометье, что я останавливаюсь.

Он подбегает и спрашивает: «А когда, когда вы могли бы со мной увидеться?!».

Я смотрю на это красноватое лицо, глаза в светлых ресницах. У него смешной пухлый рот мультяшного утенка. Пшеничные большие усы. Он пьян по случаю. Ему плохо. Даже пьяному плохо.

«Голубчик, — говорю ему ласково, — я замужем, и у меня маленькие дети. Я никогда не смогу с вами встретиться».

Он ловит мою волну ласкового отказа, и сочувствия, и приязни, еще не разобрав слов.

Протягивает пухлую короткопалую ручку и говорит: «Тогда можно мне вам руку поцеловать?».

«О, конечно, — говорю с облегчением, — конечно, голубчик».

Я не смущена совсем. Глажу его по плечу и бормочу: «Все хорошо, все хорошо, удачи вам». Он выпускает мою руку, смотрит чуть не плача.

Плачу я, уходя от него в сторону, противоположную нужной. Сворачиваю за угол и иду дальше. Очень хочется вытереть руку от влажного прикладывания к ней. «Не смей, — говорю себе, — не смей, он человек, не унижай».

Рука высыхает на ветру.

Потом, таясь от самой себя, вытираю о джемпер высохшую руку. И вспоминаю некстати, как один знакомый, вытирая щеку, получившую от жены смачный поцелуй, говорил уязвленной женушке: «Я не вытираю, я втираю».

Причудливые формы жизни…

* * *

«…Я себя повела неадекватно, Игорь. Но исправилась.

Мне много жаль посеянной смуты. Но если бы я с собой не разобралась, не смогла бы поддерживать связь. Вы бы предпочли не иметь отношений, но иметь еще одно покоренное сердце? Зачем? Список Ваших побед несомненно завивается в свиток.


Как интересно Вы пишете о том, зачем люди прибегают к виртуальному общению на форумах. Вы давно обитаете в этой среде, знаете ее лучше.

А я думала, что люди шлют в эфир сигналы в надежде на понимание, на то, что найдутся те, кто видит и думает так же.

Есть всякие отморозки, да, но и они кучкуются с кем-то.

Есть больные люди.

Есть откровенные графоманы.

Но так было всегда, даже когда грамотность была не тотальная. Но остается только литература, а все остальное развеивается, да?


Значит, Вы разозлились на меня за ту зарисовку — „Гостевой брак“?

Простите меня. Я неверно поняла Вас, вероятно. Помните, Вы спросили, не хочу ли написать миниатюру „В гостях у счастья“? Подумала, что Вы захотели посмотреть на это моими глазами. И сразу этим заболела.

Представила внутренний мотив, который мог бы звучать в схожем герое, представила возможный временной континуум. И написала.

Ходила по улицам, и окуджавская песенка меня преследовала изнутри.

Я застала себя в слезах, хорошо — был дождь и незаметно было никому.

Потом написала. Наверное, от этого слияния с внутренним потоком сознания героя, от этой идентификации себя с ним, я и решила, что влюблена. Испугалась. И написала Вам. После того как разместила текст…

Когда же увидела под текстом Вашу гневную отповедь, Игорь, испугалась, что совершила вопиющую бестактность. Тут же убрала текст. Я не хотела выставлять напоказ Вашу жизнь, нет.

Этот текст — модель, там не было никаких отсылов к лично Вашей судьбе, никаких отсылов именно к Вам. То есть Вы и я понимали, кто прототип. Но остальным-то откуда было это знать.

Понимаете, я всегда писала истории о людях конкретных — друзьях. И им делалось легче от воплощенности их судьбы в художественном слове.

С чего я решила, что и Вам это подойдет… Простите. Простите меня…


Вы начинали не с нуля — с минуса и создали дело, своей деятельностью храните в людях память, самим собой поддерживаете хрупкий баланс в духовной экосистеме. Оглянитесь — много ли Вы видите таких, как Вы? Ни одного…

Я не отношусь к своим текстам взыскательно. Они написаны единственно возможным для меня способом.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Река Найкеле

Анна Ривелотэ создает произведения из собственных страданий, реальность здесь подчас переплетается с призрачными и хрупкими впечатлениями автора, а отголоски памяти вступают в игру с ее воображением, порождая загадочные сюжеты и этюды на отвлеченные темы. Перед героями — молодыми творческими людьми, хорошо известными в своих кругах, — постоянно встает проблема выбора между безмятежностью и болью, между удовольствием и страданием, между жизнью и смертью. Тонкие иглы пронзительного повествования Анны Ривелотэ держат читателя в напряжении с первой строки до последней.