Долгий пролог с лирическими отступлениями
Сторожила-сторожила этот телефонный счет, чтобы не попался на глаза мужу, перехватила. Первой вынула из дверной ручки. Глянула на сумму — чуть больше обычного, не страшно, звонков междугородних много было, не должен заметить…
Заметил.
— Кому мы звонили за границу семь раз?
Мы. Мы никому не звонили семь раз. Мы…
Есть ли оно — это мы? После двадцати лет брака — нормального, теплого, сердечного брака — говоришь ли иначе о себе, как мы?
Это для тебя, мой мальчик, мы — это мы. А для меня — я всегда одна.
Есть мы, да, этого не отнимешь, сложилось, состоялось, признано.
И при этом есть отдельно я. Никому не причастное, неприкаянное я, голодным ртом приникающее к благополучному мы, и нет ему там ни-че-го…
Это я звонило в Прагу семь раз, и разговаривало по два часа, и никак наговориться не могло.
Зачем звонило? Что ему Прага, что оно Праге?
Праге, приютившей на пять вычурных дней Того, Кого…
Кого я любила? Заочно, ха!
Так ведь сразу и не расскажешь…
Из Праги привезен мне был белый прянично-глазурный домик с терракотовой крышей. В трубу крыши капали черносмородиновое масло, в домике зажигали свечку, запах творил невинные глюки в моей голове…
Из Праги через месяц привезла сестра закладку для книги — кожаный шнурок. С одного конца взбирался по шнуру человечек, с другого конца ждали команды ножницы…
Случайных подарков не бывает…
С чего же начать эту повесть? Ускользнувший кусочек чьей-то жизни… Моей? Нашей? Заочного, тогда еще возлюбленного, героя?
Маленькая, прорисованная свежей кровью фреска на Великой Стене Плача — эта моя повесть…
Кажется, был июль.
Уже успели отвисеться на писательском форуме первые мои тексты.
Уже успела познакомиться с кем-то из пишущего сетевого народца.
Уже предстояло двухнедельное отлучение от Интернета из-за поездки в Швецию.
Начать со Швеции?
На пароме «Аморелла»
…На черной футболке — белый абрис лица и белые шведские слова.
Одно из слов — Кафка.
Улыбаюсь и спрашиваю по-английски: что написано на майке?
Попутчик отвечает по-русски:
— Знаете, был такой писатель Кафка? Тут написано, что Кафке тоже было плохо.
О, дивная надпись! Почему у меня нет такой майки?
Мы разговариваем, сидя в кафе на пароме «Аморелла». Плывем себе из Турку в Стокгольм.
Парень — киргиз — женат на шведке — ребенку полгодика — дочка — имен штук семь — но главных два — Йенифер — шведское имечко — и Оймогуль — «яблоневый цвет» по-киргизски.
Синеглазая Корин — жена — играет с малышкой в детской зоне кафе.
В Швеции мой азиатский попутчик живет уже пять лет — выучил язык — поступил в университет — работает.
Он говорит тихо и много, и я начинаю замечать его азиатские черты лица, когда немного устаю от разговора. Странно, но лицо действительно азиатское…
Кафка! Это все он! Увидела майку с Кафкой, и носитель ее в моих глазах был помечен гением имени настолько, что я даже не воспринимала его лицо…
А носитель майки болтал и болтал. Основной смысл кружных речей сводился к тому, что вот-де родители отдали его в интернат, потому что жили в степи, кормить было нечем, учить негде, а там, в интернате, накормят, обучат. Это так, конечно, но вот если бы у него были другие родители, которые создали бы ему стартовую площадку в жизнь, — он поднялся бы уже высоко…
— Постой! — не выдержала я. — У тебя так замечательно складывается жизнь. Ты живешь в европейской стране, у тебя красивая жена, дочка, ты учишься в университете. Зачем тебе думать о том, что тебе недодал и когда-то?
Он словно не слышал вопроса.
Азиатская монотонная бесстрастность его речи повергала меня в ступор.
Пялилась тупо на Кафкино лицо. Хотелось стащить с него майку и унести Кафку с собой.
Ему и так плохо, Кафке, за что ему еще этот киргиз, уныло и размеренно секущий розгой свое давнее прошлое?
«Кафке ТОЖЕ было плохо…».
С такими нудными мыслями и такая майка!
* * *
Ну вот… Начала о Швеции, и что теперь?
Так все запуталось в жизни «я» за последние полгода…
Но нельзя не рассказать о Швеции, нельзя, потому что Того, о Ком вся эта повесть, не изъять из всей мозаики дней последних шести месяцев.
Он появится вживую только через полгода после первого диалога на форуме.
Появится всего на три часа.
И наши пальцы будут слепыми щенками,
и мы будем друг другу молоком и нёбом на три тающих часа
и расстанемся в полночь на Ленинградском вокзале,
и эсэмэски пунктиром отметят, как растаскивают нас в разные стороны наши поезда…
как тело, привязанное за ноги к двум нетерпеливым коням…
Это он посоветовал в письме перед поездкой в Швецию записывать впечатления.
Но то письмо не сохранилось. Как и все остальные.
Это для него я запоминала то, что скользнуло бы в никуда еще совсем недавно…
Например, запах шведской тюрьмы и ту дурацкую реплику о наказании…
Эта реплика насмешливо изогнулась в воздухе воспоминаний, когда моя дочь потеряла паспорт.
Пришлось идти в милицию, писать заявление, фотографироваться и всякое такое, что приходится делать, когда дребезжащий мирный трамвайчик жизни сходит вдруг с рельс.
Но ведь именно тогда и вбрасывает нас не по своей воле туда, куда сами мы ни за что бы не пошли.
А пойти стоило бы. Хотя бы для того, чтобы увидеть в паспортном отделении милиции такой плакат:
