Буквенный угар - [34]

Шрифт
Интервал

Мама заглянула в комнату, выразительно уставилась на Ликины ноги:

— Не жарко ли?

— Я могу замерзнуть на качелях, мамочка!

Мама шевельнула бровями, но ничего не сказала. Повязала ненавистный бант на тяжеленькие Ликины волосы, поправила кружевной воротник.

Лика шла, держась одной рукой за папину шероховатую ладонь, а другой цепляясь пальчиками к маминой маленькой ручке.

Любила играть маминой рукой. Прижимала пальцем просвечивающую венку, спрашивала: «Тебе больно? А кровь остановилась? От этого нельзя умереть?». Эти вопросы не иссякали, на них нельзя было получить ответ раз и навсегда. Таинственная кровь бежала по своим руслам и каналам, и при мысли, что пальчиком можно пережать вену и преградить путь крови, делалось страшно и удушливо — сладко одновременно.

Пальцы в сандалиях неловко упирались в кучку монет. Лика шевелила пальцами, стараясь, чтобы монеты, сбившиеся в носок, распределились более равномерно. При этом она следила за своим лицом, чтобы оно не выдало тайну. Она даже взялась припрыгивать, повисая на руках, пока мама ее не одернула.

Катались на лодочках, на детских, не так высоко, не так страшно. Ужасно хотелось на «цепочках» прокатиться, но там было только для больших детей. Простые карусели с лошадками и верблюдами Лика не любила. А вот «Комнату смеха» любила ужасно, что маму раздражало.

Папа остался с мамой ждать на лавочке. Лика ступила в круглый павильон.

Первое зеркало отразило коротенькую толстенькую девочку с ма-а-аленькой головой-луковицей и коротюсенькими ножками. Лика завороженно глядела на свое отражение. Какая-то смутная мысль скользкой рыбкой мелькала в голове, никак не даваясь словам. Тряхнула бантом, подошла к другому зеркалу. Девочка — песочные часы. Следом — Лика волнистая, как стиральная доска. Вот еще она — худая, как иголка. Люди вокруг тыкали в свои отражения и хохотали, некоторые повизгивали даже. Лика была тиха и серьезна. Она познавала себя в отражениях молча и сосредоточенно. Даже забыла о монетках в колготках.

Вышла из павильона, задумчиво глядя под ноги. Папа поднялся ей навстречу, помахал рукой.

Лика вдруг вспомнила о высокой гладкой горке, с которой иногда разрешали съехать. Пришпоренная замаячившим удовольствием, она ринулась к папе, уже открывая рот, чтобы начать липуче клянчить разрешение, и… упала!

Упала как-то нелепо, коленкой на спиленный чугунный пенек. Больно пока не было. Вдруг оказалась у папы на руках. Ушибленная коленка перед глазами. Белые колготки причудливо пропитывались красным. Кровь. Лика вдруг услышала, как не придавленные ногой монетки съехали к пятке и чуть звякнули.

Коленка страшно алела и болела. Первая болючая боль в ее жизни, но она не могла сосредоточиться на ней. Думала только о спрятанных монетках. Сейчас дома снимут колготки, чтобы намазать ранку зеленкой, и увидят деньги. Как объяснить? Она не знала таких сплетений слов, которые пояснили бы эти монеты, и утро, и папин пиджак с мелочами его жизни в карманах…

Дома она наотрез отказалась снимать колготки. Она ревела в голос, повторяя разинутым в плаче ртом: «Не сниму, не сниму, не нада-а-а!».

Папа растерянно молчал.

Мама выставила его в гостиную, посадила Лику на стул, принесла таз с теплой водой. Ткань успела присохнуть к ранке. Лика умолкла. Смотрела, как мама все поливает ладошкой воду на присохшие колготки, и они намокают все сильнее и сильнее, и уже нет никакой возможности в них оставаться…

Мама поставила на стул сникшую Лику. Монетки глухо тренькнули, стукнулись о деревянное сиденье.

Поднялись в удивлении мамины брови.

Не глядя Лике в лицо, она осторожно сняла с нее колготки.

Вытряхнула на ладонь деньги. Вышла из кухни.

Лика стояла на стуле. «Пусть бы мне было очень-очень плохо, — думала она, — тогда бы они пожалели меня и не стали бы мучить словами, спрашивать такое, на что невозможно ответить, заставлять просить прощение». Прощение — это когда можно больше не искать слова, чтобы объяснить, зачем ты сделала так.

Мокрая нога успела высохнуть, а мама все не шла. Ранку щипало, но не сильно. Хлопнула входная дверь. «Папа ушел», — кольнуло в горло. Но нет. Папа появился в кухне, взял Лику на руки, под коленки. Унес в гостиную, сел в кресло, прижал к себе, как маленькую лялю. Он тоже молчал, но не как мама.

— Мазать будем?

— Будем. — Лика жаждала претерпеть боль. Боль могла внести хоть какую-то ясность в ее зависшее состояние. Будет жечь, она заплачет, папа будет дуть на ранку и жалеть ее, и это страдание вытеснит необъяснимость ее поступка.

Она была еще мала и верила, что собой можно рассчитаться за сделанное.

Что боль избывает поступок…

Что папа придет на помощь всегда…

Что слов когда-нибудь хватит на все…

Глава 10

«…Прочитал историю, происшедшую с Вами, Лика. Люди к Вам тянутся самые разные. Это говорит о том, что Вы — человек светлый».

Эта история — гротеск и сюр. Как он смог увидеть, что это было на самом деле?..
Причудливые формы жизни

Я шагнула из своего парадного в серый день. Постояла в раздумье — не взять ли такси. Страховой полис моей малышки просрочен, надо выправить новый.

За этим приходится идти туда, где кто-то неумно загоняет жизнь в систему. Там, в кабинете, уныло созерцать бюрократический сюр: какую-нибудь чиновницу в блузке под леопарда с золотыми блестками.


Рекомендуем почитать
Жены Натана

Новый роман самобытного израильского писателя Меира Изаксона можно отнести к редкому жанру трагифарса. Ситуация, когда любящая жена решает привести в дом… еще одну жену, мало того – там же поселяется тигр, – по мере развития сюжета переходит порой в высокую трагедию, порой – в комедию ошибок. Невероятные, напоминающие театр абсурда поступки совершают герои писателя, наблюдать за ними – истинное удовольствие для литературных гурманов.Роман «Натан и его жены» стал бестселлером во Франции, США, Норвегии.Творчество писателя, сочетающее в себе традиции ивритской литературы, восходящие к Книгам Библии, и «отвязные» новейшие литературные тенденции, расценивается как одно из редких явлений в области изящной словесности.


Новый мир, 2002 № 04

Ежемесячный литературно-художественный журнал.


Внезапное богатство

Марио Лупо, модный психотерапевт, использует в своей клинике весьма оригинальные методы лечения депрессии. За день до того, как в Великобритании должны ввести евро, Марио предлагает трем своим богатым пациентам ограбить экспресс, перевозящий 15 миллионов фунтов стерлингов, – просто для того, чтобы немножко «встряхнуться»…


Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф…

Юлия Кокошко – писатель, автор книг “В садах” (1995), “Приближение к ненаписанному” (2000), “Совершенные лжесвидетельства” (2003), “Шествовать. Прихватить рог” (2008). Печаталась в журналах “Знамя”, “НЛО”, “Урал”, “Уральская новь” и других. Лауреат премии им. Андрея Белого и премии им. Павла Бажова.


Вкус терентьевки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два дерева на пляже без снега

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Река Найкеле

Анна Ривелотэ создает произведения из собственных страданий, реальность здесь подчас переплетается с призрачными и хрупкими впечатлениями автора, а отголоски памяти вступают в игру с ее воображением, порождая загадочные сюжеты и этюды на отвлеченные темы. Перед героями — молодыми творческими людьми, хорошо известными в своих кругах, — постоянно встает проблема выбора между безмятежностью и болью, между удовольствием и страданием, между жизнью и смертью. Тонкие иглы пронзительного повествования Анны Ривелотэ держат читателя в напряжении с первой строки до последней.