Благодарю, за всё благодарю - [8]

Иль, снова возмутясь, верховной ищешь власти?

Зачем твой скрытный взор, волнуясь и спеша,

Стремится разгадать мелькающие снасти?

Они – видения томительного сна.

О, пристальней взгляни, их стройный очерк тает.

Лишь чуткой ощупью незрячая луна

По сонным берегам, бессонная, блуждает.

1929

ЦИРЦЕЯ

Стенанья сирого сирокко

Да хищный крик приморских птиц,

И тягость избранного рока,

И это море – без границ.

Мой остров скуден и затерян,

Но полон вещих голосов:

Пифийских дымчатых расселин,

Над безднами встающих снов.

Своею волею окован,

Безбрежность назвал я Судьбой.

Я сам, Цирцея, зачарован

Самим собой, самим собой.

1930

РЕКВИЕМ

Да, душны дни, а ночи тупы.

Лишь разум, кропотливый крот,

Ходы подземные ведет.

К чему? О, не дрожите, губы,

Умолкни, оскверненный рот!

В твоем молчаньи непритворном

Пророческий услышат зов.

Будь гробом и простым, и черным

Среди повапленных гробов.

1930

«Не говори о страшном, о родном…»

Л. М. Роговскому

Не говори о страшном, о родном,

Не возмущай мои тысячелетья,

Ещё болею повседневным сном,

Которого не в силах одолеть я.

Так средь азийских кочевых племен

Плененному наречием гортанным

Заложнику певучий снится сон

О языке родном и богоданном.

1930

ЗАВЕТНАЯ ПЕСНЬ

Л. М. Роговскому

Как над морем летят облака,

Так над вечностью мчатся века.

И приходят, уходят, и снова спешат,

Роковой ускоряя возврат.

Только тот, кто не спит, кто вступил в договор

С неизбывными духами гор,

И глубоких морей, и бескрайних равнин, –

Будет в мире не раб – властелин.

И пред ним разомкнется отеческий круг

Зачарованных встреч и разлук.

И он будет беспечен и вечен, как свет,

Улыбаясь течению лет.

1930

«Шестикрылая мучит душа…»

Шестикрылая мучит душа

Безнадежно двурукое тело.

Дальнозоркое сердце, спеша,

Покидает родные пределы.

Разум мерит вседневный обман;

Прорастает сознание глухо.

Только знаю – придет Иоанн,

Переставить светильники духа.

1930

САДЫ ГЕСПЕРИД

Страна, где древний стережет дракон

Запретные плоды, где длится сон

Любовников развоплощенных,

Окружена кольцом ревнивых вод,

Из памяти смущенной восстает;

И слышу лепет волн бессонных,

И вижу тени светлых колоннад,

Пылающий, торжественный закат,

Садов вечерних очертанья.

О, сколько раз я жил и умирал,

О, сколько раз, бессильный, забывал

Перстов легчайшее касанье.

Созданья странные, опять меня

Дыханьем опаляете огня,

Даете мне плоды златые.

Приемлю ваши страшные дары,

Приемлю сладость жертвенной игры

И ваши страсти родовые.

«Торжественную, избранную скудость…»

Торжественную, избранную скудость

Возлюбленных полей

Как позабыть? К чему иная мудрость?

Иных земель елей?

Меня тоска сжигает родовая,

И путь окольный – пуст.

О да не минет чаша роковая

Усталых уст.

1929

«О жизнь, бесцельный подарок!..»

О жизнь, бесцельный подарок!

Путей не найти назад.

Только безжалостных парок

Дрожащие прялки жужжат.

Иль в эти суровые нити,

В пряжу медлительных дней

Вплету огневые нити

Воли моей?

Дважды дано нам родиться!

Как мне дрему земли побороть?

К форме, что мыслит Господь,

Дух возмущенный стремится.

1930

ЭДЕМ

1

Когда в изнеможении лежит

Весь мир, и ты, и всё, что сердцу мило,

И поглощает мрак оледенелый

Пожарища, в тот предрассветный час

Смывают воды нового потопа

Твои дела.

И утром ты увидишь

Средь облаков, на небе бездыханном,

Архангела с пылающим мечом.

О, как печален взор неумолимый

Стоящего на страже у дверей

Земного Рая…

2

Вокруг земли я помню океан,

Где вечно волны катятся, рыдая,

И разве птица крикнет, пролетая,

О тишине обетованных стран.

Там средь валов в неумолимом танце

Проносятся обманчивой чредой

Зловещий Летучие Голландцы.

Лишь раз в сто лет за призрачной чертой,

Когда яснеют очи океана,

Видна страна, светла и осияна.

Там тишина, как девушка, вздыхая,

Рукою любящей корабль обнимет твой.

И вдруг поймешь – архангел огневой

Меч опустил пред древней дверью рая.

1929

ПОДРАЖАНИЕ «ПЕСНИ ПЕСНЕЙ»

Подоприте, яблони, меня,

Поддержите, травы полевые.

Жалом уязвленная огня,

Слышу колесницы боевые,

Храп коней и пламенную рать,

И трубы разгневанной призывы.

И хочу, и не могу бежать, –

Веют, веют огненные гривы.

Только душный хмель садов Твоих

Вкруг меня, и смертное томленье.

Где Ты, повелитель и жених?

Только вихрь кружится в отдаленьи.

Я ль пойду, блуждая, как во сне,

Древнею дорогой безотрадной.

Тонкий пепел пал на сердце мне,

Волосы развеял ветр прохладный.

В вертограде Вышнего отца,

Знаю, знаю, ждет меня любимый,

Кто связал и развязал сердца,

Кто горит и жжет, неопалимый.

Жажду, жажду огненного дня,

Размыкаю дали голубые…

Подоприте, яблони, меня,

Поддержите, травы полевые.

1929

ИЕЗУИТСКАЯ ЦЕРКОВЬ В ДУБРОВНИКЕ

Уподобимся мертвым. (лат.).

Игнатий Лойола

Облаками свод небес украшен,

Даль спокойна и ясна.

Сквозь прозрачные аркады башен

Голубеет синяя волна.

Вновь со мной эпические музы

И печаль средневековых стен.

В лабиринте улочек Рагузы

Вижу храм, где прошлым бредит тлен.

О, по обмелевшим водам веры

Плоскодонное, надежное судно!

Здесь не виснут цепкие химеры,

Здесь Бернар не жег. Но всё равно

Ты войдешь в триумфе пышной фрески

На плафоне винно-золотом.

Ты увидишь профиль хищный, резкий

Иберийца с каменным крестом.

Ангелы (иль пухлые амуры?)

Час победы громко вострубят.

Шествуют торжественно авгуры,

Корчится барокко колоннад.

И мелькают тени в лихорадке.

О Тибулла нежная латынь! –