Благодарю, за всё благодарю - [9]

Всё звучит какой-то голос сладкий,

Словно глас пророческих пустынь:

«Изнемогшие придите чада,

Истомленные грехами всех дорог.

Здесь сиянья, лики и прохлады,

Снисходительный, понятный бог.

Вероятное мы истолкуем верно,

Мы развяжем, свяжем и простим,

Мы прощаем слабости и скверны,

Поспешая к малым сим».

Пламенники вспыхивают тускло,

Вкруг Мадонны сонм теней,

И втекают в мертвенное русло

Все тревоги многотрудных дней.

Только там, за древними стенами,

Слышишь – бьется буйная волна,

Ветр приморья спорит с облаками,

И душа свободою пьяна.

Выйди в порт – там со всего Востока

Собралися корабли.

Дышит грудь уверенно, глубоко,

Черный парус чудится вдали.

Всё властнее древний бред стихии –

Призраки качаются галер.

Может быть, сюда из Византии

Некогда усталый Агасфер.

Оживая, шепчутся преданья

С недоверчивой волной.

Египтянка шепчет предсказанья,

Сгорбившись над маленькой рукой.

И над рокотом пучин склонившегося Влаха

Недоверчиво следит, завидя с моря град,

Хищного поклонника Аллаха

Дальнозоркий суеверный взгляд.

1926

LA GENTILISSIMA

Е.Л. Аничкову

О, язык давно прилип к гортани,

И в груди иссох предсмертный крик.

Средь неясных форм и очертаний

Долго шел, скрывая смертный лик.

Вышней розы тайны совершенны.

Запада упорный пилигрим,

Я узнал видения Равенны,

Голосом пророческим томим.

Тайные раскрылись сердцу двери,

Пелена упала с глаз слепца,

И прошел, как призрак, Алигьери

С тенью славной вещего певца.

Всё слилось в одном победном кличе,

Бытия распутался клубок.

Ясен смысл обманчивых обличий:

В синем небе образ Монны Биче

Всеобъемлющ, ясен и глубок.

ПЕТРАРКА

Е.В. Аничкову

Ни да, ни нет… Один на грани двух времен…

Уж посетила смерть апрельскую долину

И голос Туллия померкнул. К Августину

Склонился гордый дух, бессмертием смущен.

Где Капитолий, Рим, восторг и плеск племен?

Всё низвергается в беззвездную пучину.

Чрез сотни лет один на грани двух времен

Стою, охваченный сомненьями, как он.

О Боже, истина и красота – одно ли?

Ни да, ни нет…

1923

«Над тихой Адрией осенней…»

А. Дуракову

Над тихой Адрией осенней

Чистосердечный смех богов.

И хмелем солнечных видений

Небесный зыблется покров.

Вскипают, плещутся тритоны, –

И вот упругая волна

Трезубцем гневным Посейдона

В наяды плоть превращена.

Душа летит огромной птицей

Над празднествами нереид,

Спеша простором насладиться,

В лазури радостной парит,

Отвергнув жребий свой невечный,

В сияньи изначальных слов

Звучит, как смех чистосердечный

Адриатических богов.

1929

АНКОНА

Оранжевый парус – в пол-небосклона –

Диск лучезарный дня сокрыл.

И я увидел тебя, Анкона,

При первом блеске вечерних светил.

Там, надо мною, янтарно-лиловый

Полог бледнел небесной парчи.

И город мерещился средневековый,

И в стеклах собора умирали лучи.

И в каменных доспехах молодой кондотьере

На гранитной гробнице в притворе лежал.

А вокруг романские грозили звери –

Оскалом клыков, остриями жал.

О, блаженство почить пораженному роком –

Ничего не надо, никого не жаль –

В приморском соборе на холме высоком

Где лампады колеблет Адрии маэстраль.

Осушив до дна безнадежности чару,

С улыбкой предсмертной глядеть, как скользит

Огромный оранжевый парус

К закатным садам Гесперид.

1928

«Голубая дымка окарино…»

Голубая дымка окарино

Тает в венецейской тишине,

Или улыбнется Палестрина

Траурной гондоле, и весне,

И случайным, робким, нищим звукам

У благословенных берегов,

Чтоб на миг невоплощенным мукам

Даровать бессмертие богов.

1929

«Утерянная солнечная Хлоя…»

Утерянная солнечная Хлоя,

Всё ближе небо пламенного лет;

В моей душе пылает, словно Троя,

Твое лицо. Но нет мольбе ответа,

Но голос мой в морских просторах тонет,

Но губы тщетно ищут губ прохладных

И тела гибкого. Лишь ветер гонит

На север дикий от утесов жадных.

Приморский ветер. Верно эти песни

Он донесет к тебе, он не обманет.

И странно дрогнут утренние тени

У ложа твоего. И в полумгле предстанет

Твой скорбный друг. И, плотью облаченный

Мечтания, останется с тобою,

Ловя губами лепет полусонный,

Пока заря не встретится с зарею.

1929

РИМ Вячеславу Иванову

I. Ночь Сивиллы

Вечный город новых откровений,

Нищих улиц, царственных пала,

Непоколебимых преступлений,

Мировых стяжаний и утрат.

Сколько раз, в твоей ночи блуждая,

Я внимал из лабиринта снов,

Как растут, волненье порождая,

Вихри отзвучавших голосов.

Чуждые смеются в нишах боги,

Чудится журчание наяд,

Купола, торжественны и строги,

В небеса кристальные глядят.

Прихотливы, мрачны, странны

Лики потаенных площадей…

Брызнут струи звонкого фонтана,

Словно слезы из очей.

И тогда у двойственных пределов

Выступит из темноты, как встарь,

В синих рощах замок тамплиеров

Или митраический алтарь.

Только ранним утром на колонне

Ты увидишь Вещую Жену –

Приснодева в заревой короне

Попирает змия и луну.

II. Офорт

Здесь играет пастух на свирели,

Древней песни позабыв слова,

Сквозь развалин призрачные щели

Пробивается трава.

Тонкорунные пасутся козы

И глядят глазами злых химер.

Цепкие колеблет ветер лозы

На обломках плит – S.P.Q.R.

Вдалеке, у строго портала,

Пиний одинокая чета.

Что мелькнуло – тень ли карнавала

Или просто вздорная мечта?

Там, под аркою, купцы иль маги?

Сухощавый юный кардинал

В раззолоченной тяжелой колымаге

По булыжникам прогрохотал.

Улеглася пыль, и Латерана –

Радуйся! – поют колокола.

Дымный Веспер пьет струю фонтана,