Алехандро Вартан - [20]

— Вы пешком сюда пришли? — осведомился я.

— Нет. У проводника были ослы. Нет, что вы, я не в том возрасте и спортивной форме, чтобы покорять горы.

* * *

Мы вышли на следующий день ближе к полудню.

Описывать эти места можно до бесконечности — но сила слова порой уступают кисти или карандашу, а я здесь бессилен. Можно было бы полагать, что Козлово посещаемо художниками. Но я об этом ничего не знаю. Да и вообще, меня никогда не покидало чувство, что и между отдельными домами был временной разлом, и каждый кусочек посёлка был немного извне относительно друг друга — просто диапазон различий оказывался не слишком великим. Но что, если остановиться в другом доме? В любом другом, по улице, что ведет вниз?

И тогда, выйдя утром, я обнаружу совсем другие горы и туманы, выжатые из одежды воздуха и времени, которые еще больше мне непонятны, чем эти — такие же неизвестные. А потому, всякие рассказы относительны.

В мире людей организация аналогична. Умный от дурака может даже и не отличаться, но если времена и нравы настроены в минус, то дурак может быть даже и выше на условной лестнице. Но всё это я говорю лишь для того, чтобы определить схожести и отличия — один и тот же мир, но — все его части удалены. И здесь — ничего особенного, надо это понимать, не цепляясь за лишние детали.

Мы стояли на склоне, наблюдая, как тянутся линии, как почти ощутимый творец этого феномена проводил рукой, заставляя пространство менять контуры. И это — туман. Разве может он быть одушевленным просто так, без воли некоего автора — не важно, какого. Пусть — я. Но и хотя бы профессор — он ведь еще и писатель.

Иван нёс большой рюкзак с целью тренировки. Мы двигались почти налегке. Вот — небольшой спуск. Обе части супружеской пары постоянно щелкали своими фотоаппаратами, напоминая бесшабашных детей.

Мы прошли мимо витиеватых полос, мимо равномерных молочных узоров, и, достигнув дна ущелья, почти сразу оказались на краю Субконтура — не было никаких долгих поисков и мытарств. Он почти сразу же открыл нам череду высоких цехов, и самый большой и близкий к нам — большой, с широкими пролётами между свай, с множеством железных лестниц с одной из сторон — то ли пожарных, то ли каких-то еще.

Для того, чтобы словоописание светилось, нужны, наверное, ритмические фразы. Хотя, конечно, бывают и прозаики со звездами про меж слов и букв. Красота же — это не обязательно рационализм оттенков. Это — стояние перед неведомым. Я думаю, для них всё так и было. Даже Иван. Он тут привык, и всё это было у него под носом, но он только теперь решился спуститься и посмотреть на эту таинственную заводскую территорию.

И что тут могло происходить?

— Давайте, — сказал профессор и достал коньяк.

Я посмотрел на него с некоторой укоризной.

— Ну и что, — ответил он, — вы были тут, а мы — в первый раз. Я хочу запечатлеть в своей душе ощущение момента. Надеюсь, вы составите мне компанию?

— Да, — ответил я спокойно.

Наверное, и правда не было никакого повода для волнения. Тут всё дело во мне. Единичный опыт, опыт одного человека — штука сложная.

Коньяк был разлит в стопки, мы выпили и двинулись дальше.

Проводник в таких местах вряд ли имеет классическое понимание. Многим чудятся опасности. Может быть, и я их вижу. Но это нормально, потому что среда — это территория, наполненная ландшафтными особенностями. Вполне можно предположить, что тут водятся какие-нибудь дикие звери. В этом случае было бы неплохо подумать о ружьё. Но в остальном — только туман.

Волокна были позади. Кто-то сбрасывал сверху вниз шторы, чтобы избавиться от лишнего света. Черные скалы, припудренные снегами, стояли обычно правее — там, где хребты начинали тянуться вверх, чтобы схватить небо. Но теперь их не было видно — видимо, изнутри Субконтура весь мир выглядел иначе. Мне стоило задуматься об этом. Но я никогда никого не водил. Я приходил сам, оставаясь честным перед прохладой воздуха и таинствами природы. Может быть, я доказывал сам себе, что возможностей быть значительнее, чем другие люди, гораздо больше. Но, если ты не сбросил с себя груз не то, чтобы мирского, а — обычной накипи, то навряд ли ты будешь откровенен, навряд ли дорога понесёт себя. Если задуматься, людей, мучающих себя игрой с маленькими персональными идолами — пруд пруди. И всё они киснут в одной общей консервной банке.

Мы вскоре приблизились к первому зданию, и здесь ничего не происходило. Бетон и правда казался синеватым. Но было ли это в самом деле?

Был виден свет, который подсвечивал внутренне цеха через боковые окна. Щелкали фотоаппараты. Я решил не отвлекаться, ибо впоследствии можно было воспользоваться чужими кадрами. Мы отыскали тротуар и двинулись по нему. Мелкий, молодой снег, выдавал наше пребывания, сохраняя следы. Но всё это не имело значения. Мы вышли на площадь, образованную множеством строений, и здесь профессор снова достал свой коньяк. Иван был сосредоточен — наверное, это чувство чем-то ему помогало. Анна и Егор казались совершенно беспечными детьми на фоне безличия белого света.

Я поймал себя на мысли, что отношусь ко многому как-то уж легко. Вот Иван — он приехал из города Снов, и стоило бы прояснить эту штуку подробнее. Ведь на земле нет такого города. А значит, это — еще одна плоскость. Представьте себе это визуально. Например, упаковка компакт дисков. И один диск из упаковки — это мир, откуда приехал тренироваться Иван. В этом случае земля действительно плоская. Я — на другой стороне этой стопке. Что-то вроде этого.