Аквариум - [18]
— А Тео не нужно допингов, — произнесла она наконец.
— Да, — пыхнула Ми. — У него есть Муза. Маленькая, вроде колибри. Я видела.
Затушив сигарету, Ми заглянула Тине в лицо, поправила ей прядку волос на виске и сказала:
— Береги его.
Как будто она не занималась этим всю жизнь.
— Детка, мы уходим, — сказала Ми, заглянув на кухню. — Подвезти тебя?
— Так рано? Моль же с няней.
Ми только отмахнулась. Ей хотелось спать.
— Вы пока одевайтесь. Я сейчас.
Она попыталась собрать мысли. Мотоцикл стоял внизу, но руки у нее почему-то тряслись, как у маразматика. А еще ей нужно было что-то забрать у Тео, пока его не закрутило очередным водоворотом.
В комнате было на удивление спокойно, только батарея бутылок, тускло отражаясь в крышке рояля, давала примерное представление о количестве гостей. Сами они расположились на полу — как и в студенческие годы, стульев на всех не хватало, и их просто перестали использовать. Разбросанные там и сям цветастые подушки навевали мысли о кальянах и гаремах. Белое полотенце, намотанное на голову скрипача из оперного, ложилось в картину как прибитое. Голый торс тоже не вызывал возражений.
Они играли в шарады.
Тина склонилась к брату, сидевшему у рояльной ножки с бокалом в руках. С другой стороны от него, для симметрии, стояли в пятой позиции ножки балерины.
— Можно тебя на минуту?
Тео, кажется, удивился, но виду не подал. Они вышли в коридор, ведущий в глубину квартиры — если у такой крошечной квартиры могла быть глубина. Все три комнаты были такими тесными, что у Тины начиналась клаустрофобия. Зато отсюда было рукой подать и до центра, и до ее студии.
— Распечатай мне рассказы.
— А обязательно сейчас?
— Я ухожу. Меня ждут.
Он пожал плечами. Зашел в спальню и сел за компьютер, оставив открытой дверь. Тина, помедлив, вошла следом и опустилась на кровать. Ноги теперь дрожали тоже, и кварцевое сердце в настенных часах колотилось вровень с ее собственным. Волосы Тео серебрились в контровом свете, падавшем от монитора. Зажужжал принтер; листы бумаги шелестели, опадая. Он собрал их в стопку, обернулся. Наверное, лицо у нее было дурацким, но Тео ничего не сказал. Пересел на кровать, чтобы не нависать над сестрой — он иногда бывал невыносимо деликатен, вдруг замечая существование окружающих.
— Вот, — сказал он, протянув распечатку. — С Новым годом.
Он потянулся ее поцеловать, и она вынесла это. Оцепенела, зажмурилась и сидела так, пока не истаяло теплое облачко его дыхания. Теперь можно было встретиться лицом к лицу с новым веком, который не обещал ей ничего нового. Лучшим выходом сейчас было бы сесть на мотоцикл, вырулить по проспекту к мосту и красиво перелететь через баллюстраду. Но она могла разве что разбиться об эту баллюстраду всмятку.
Мик и Ми жили дальше всего и от Тео, и от центра, но им было удобно ее подвозить. Все они как-то очень удачно расположились на карте города — эта карта легла им в масть, и у них никогда не возникало желания поселиться где-то еще. Тина на последнем курсе института переехала в квартирку-студию на втором этаже старого склада. Построенный еще в прошлом — нет, теперь позапрошлом — веке, он казался сырым даже в солнечную погоду, но ей, рыбе, сырость была нипочем. Зато студия была просторной и светлой. Огромное окно глядело в тихий переулок, где между домами просверкивала речная вода. Кирпичные стены были прикрыты, как вуалью, слоем чуть розоватой краски, и Тине чудилось, что комната румянится от удовольствия.
Проснувшись первого января ближе к полудню, она тут же вспомнила о распечатке. Рюкзак с ней валялся в дверях, и пришлось сначала встать, накинуть на пижаму халат и причесаться. Тина почему-то соблюдала все эти ритуалы, хотя никто и никогда не видел ее в утренний час. Ни разу за свою взрослую жизнь она не засыпала и не просыпалась с кем-то еще. Видимо, это нужно было мирозданию для баланса, чтобы Тео мог всегда просыпаться не один. Хотя, по правде говоря, она не знала, надо ли это ему самому. Просто так сложилось.
Она поставила на плиту турку с кофе, вынула из рюкзака стопку листов и разложила их на столе. Рассказов было около десятка — и совсем коротких, и длинных, на несколько страниц. Автором значилась некая Нина Штайн. Ничего более о ней сказано не было, рассказы помещались на сайте литературного журнала. Тина налила кофе и села за стол.
Когда она очнулась, было уже почти два часа дня. Солнце тускло светило сквозь прозрачную штору; сквозняк чуть шевелил ее, и по верстаку гуляли едва заметные полосчатые тени.
Тина села за верстак. Из всей ее прежней обстановки только он да лампа переехали вместе с ней в эту квартиру. Всё, что дарил ей Тео, она бережно хранила — будь то вещи, идеи или художники. Она слушала для вдохновения его музыку. Не на работе — ей не нужно было вдохновляться, чтобы отрисовывать тупых роботов для игроманов. Здесь, за верстаком, она работала по-настоящему, создавая живые, с бьющимся маленьким сердцем, миры. Она никому их не показывала. Тео не приходил к ней — такой был уговор. Она до смерти боялась себя самой и, как в детстве мелом, очертила круг, за который не мог заходить никто.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».