365 сказок - [7]
Зрение возвращается ко мне в тот же миг, когда огненная плазма растекается внутри. Теперь я состою из огня и воды разом. Мир вокруг обретает цвета и краски, начинает сиять, раскрывается, как гигантский цветок. И я вижу, что тени, те самые, из-за которых я отважился на это путешествие, вдруг отступают. Чего-то во мне они теперь отчаянно страшатся.
Вырываясь из-под толщи ледяной влаги, взрывая её раскалённым паром, я поднимаюсь к мосту и встаю на его хрупкую спину. Передо мной захваченный тенями город, в котором только фонари ещё пытаются сражаться с тьмой. Но во мне течёт другой огонь, жаркий и стойкий, и теперь уже я бегу по улицам, таща за собой луну, как собачку на поводке.
Наш общий свет развеивает мглу, тени собираются комками, клубятся, недовольно ворчат, но убираются прочь. Больше их тонкие руки, их щупальца не будут хватать сердце города. Не станут его сдерживать. Их можно выметать прочь, как мусор, как палую листву, как стылый пепел.
Город дышит спокойно, и тихо горят фонари. Проснулся ветер, удивлённо заглядывает в освобождённые от теней окна. Стало так светло, хотя до рассвета ещё далеко, да ночь всё ещё лежит в пространстве вне времени.
Останавливаюсь на собственном крыльце и бросаю взгляд на круглую луну, довольно взирающую на то, что мы сотворили вместе. Во мне мешаются огонь и вода, я смеюсь этому странному чувству, хотя знаю, что скоро ощущение стихий ослабнет, уснёт на самом дне моей души, чтобы пробудиться лишь в тот час, когда особенно нужно. В конце концов, пора возвращаться в физическое тело.
Луна улыбается. Ей понравилась наша прогулка, она ценит мою помощь.
А город свободен, он спит, даже не зная, что было с ним этой странной ночью.
И в этот миг мы прорастаем друг в друга.
006. Небо цвета лаванды[2]
Тебе, тому, кого я некогда встретил и навсегда потерял.
Тому, кто никогда не прочтёт.
Казалось, засыпал в сердце января, но стоило открыть глаза — и вокруг внезапно лавандовое поле, мой извечный пятачок между мирами, место, где сходятся дороги и миры.
Закатный свет — как тонкое полотно. Он заткал всё небо лиловым и перламутровым, розоватым и золотистым — мягкими тонами, которые не сосчитать, не назвать, не рассмотреть все, так они текучи, так легко переходят один в другой.
Я здесь почти прозрачный, быть может, и присутствую только частицей, затерялся среди колыхающейся под музыку ветра лаванды. Однако больше я не хочу лежать, а когда поднимаюсь, вижу дорогу, что будто разрезает эту лавандовую пустошь надвое. Я ступаю на тёплый песок.
Не стоит рассуждать, куда она может привести меня. В конце концов, ради таких путешествий я и существую. Здесь же каждый шаг лёгок, певуч и свободен. Это прекрасное Междумирье, где нет никаких ограничений, кроме тех, которые сам выбираешь. Можно было бы даже взлететь, но сегодня меня тянет чувствовать под ногами твёрдую плоть тропы.
Раньше где-то там впереди меня ждал бы город, но не сейчас. Спускаясь с холма, я уже знаю, что нигде не найдётся ни одного строения. И, конечно, тропа выводит к обрыву. Внизу бьются о скалы лавандовые волны, море шумит и шепчет, поёт колыбельные берегу. Некогда оно поглотило город, будто тот был лишь куском пирога.
Я сажусь на обрыве и прикрываю глаза, слушая море, и ветер, и треск цикад за спиной. Здесь ничто не может быть случайным, ничто не происходит просто так. Скоро появится кто-то, ради кого я пришёл в это Междумирье.
И действительно.
Неуверенные шаги. Цикады на мгновение замолкают, но незнакомец не несёт им опасности, потому треск-пение возобновляется с новой силой. Мне нет нужды поворачивать голову, я жду, пока пришедший не приблизится, пока он не сядет рядом. Хотя других прохожих тут не может быть, и этот — точно ко мне.
— А здесь снова закат, — говорит он мгновением позже, когда уже устроился на твёрдой земле.
— Как всегда.
— Как всегда, — повторяет он задумчиво.
Теперь-то я смотрю на него, но не прямо, нет. Только скашиваю глаза, а потом сразу же перевожу взгляд вперёд на прекрасное море, на вечный закат. Солнце не сдвинулось ни на миллиметр, точно его приклеили к небосводу.
— Зачем?
— Потому что это красиво, — нахожу я ответ.
Но ему этого мало. Протягивая пальцы к солнцу, он смотрит на то, как на пару секунд становится почти прозрачным, и стискивает ладонь в кулак.
— Всё здесь будто ненастоящее.
— Напротив, здесь всё настоящее. Кроме нас, — я смеюсь. И эта мысль и ему кажется смешной.
В других мирах, когда тонешь в плену иллюзий, настоящее заключается в тебе самом, но здесь наоборот — только ты сам и являешься иллюзией, что чудом залетела в реальный мир, который настолько плотен, что ты кажешься бликом света или же крошечной тенью.
— Это освежает, — признаёт он наконец, поправляя длинные волосы, которые так легки, что ветер уже несколько раз изменил ему причёску.
— Затем мы и здесь, — соглашаюсь и снова смотрю вперёд.
Ночь не таится за горизонтом, она вообще не приходит сюда. Не придёт и январь со своими вьюгами, не появится февраль с оглушающими холодом ветрами. Вечный август и вечный закат — вот что на самом деле реально. По крайней мере, в этом мире иного не существует.
Когда-то мальчишка с побережья, а теперь — без пяти минут Мастер — Класта готовится сдать последний экзамен. Однако придётся защищаться не перед преподавателями, а перед самой жизнью, придётся выйти на настоящий бой с противником, умеющим отбирать чужую магию. Тяжело было в учении, легко ли будет в бою? Продолжение истории «Тяжело в учении». Метки: приключения, драконы, подростки, преподаватели, леса, магические учебные заведения, магия, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, нелинейное повествование.
Казалось, ещё вчера Класта был всего лишь мальчишкой с побережья, одним из тех, кто гонял чаек у доков да воровал рыбу из корзин, а сегодня он превратился в ученика мага, да какого мага!.. Метки: приключения, драконы, дети, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, учебные заведения. Примечание для особенно внимательных — у имени Класта есть полная форма «Кластас». Она иногда используется в тексте.
Доминик Вейл — известный художник, ведущий уединённый образ жизни. Дни и недели у него расписаны по минутам, и он никогда бы не отказался от собственных ритуалов, если бы… в городе не появился убийца, чьи преступления заставляют Доминика снова и снова задаваться вопросами — что есть красота, не должно ли творцу выискивать новые, даже кажущиеся жуткими способы запечатлеть и раскрыть её зрителям? Может ли чужая жизнь стать холстом для художника? Метки: психические расстройства, современность, художники, серийные убийцы, убийства, детектив, дружба, смерть второстепенных персонажей.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».