365 сказок - [9]

Шрифт
Интервал

Странные вопросы рождаются на этой песчаной дюне. Ни смысла они не имеют, ни ответа. Иногда кажется, что и в тех, с кем разговариваешь, не осталось ни капли жизни. Однако же они о себе наверняка скажут, что живы. Удивительная это материя — жизнь.

Я снова зажмуриваюсь, и ветер выдувает из головы остатки непонятных мыслей. Не иначе, я подцепил их где-то в другой вселенной, в какой-нибудь, что насквозь пропахла тоской. Такие ведь тоже есть, их немало.

Но вот здесь и сейчас думать о таком не время, концерт ведь только начался. До захода местного светила пески будут петь ему хвалу, играть и трепетать. И музыка эта ничуть не надоедает. Я прихожу сюда не впервые, но каждый раз всё звучит иначе, точно пески знают неисчерпаемо много песен.

…Когда ветер бьёт меня по плечу, я удивлённо поворачиваю голову. По-прежнему один на песчаной дюне, я понимаю, что кто-то или что-то всё равно присутствует рядом. Уже вечереет, мир пастельных красок, жара и поющего песка готовится ко сну. Здешнее небо не знает луны и звёзд, едва жара спадает, как всё засыпает, пока свет не согреет с наступлением утра.

Может быть, здешняя жизнь есть жар?

Слышится смешок. Невидимка, что замер рядом, не торопится показываться. В общем-то, он может быть совсем в другом мире, может видеть эти места во сне, почти касаться и в то же время никогда не бродить здесь.

Открываю дверь и переступаю порог. Пусть остаётся там — неизвестный, безымянный, невидимый.

Но присутствие не ослабевает. Правда, в том мире, куда я так беспечно шагнул, ещё только полдень. Всё ярко, всё сияет. И я замечаю короткую тень. Вот ты где, невидимка.

Спустя мгновение полуденный свет вычерчивает незнакомца, вырисовывает его фигуру, лицо, высветляет глаза. И я теперь знаю, кто передо мной. Мы никогда не спрашивали имён друг друга, но встречались бесчисленное множество раз.

Смотрим друг на друга без слов. Как и всегда. Протягиваем ладони, но избегаем прикосновений. Наше общение обычно в том и заключается. Путешествующие не часто разговаривают, достаточно и взгляда, чтобы понять, найти ответы и отринуть любые сомнения.

Однако сегодня мой знакомец нетерпеливо дёргает головой и отстраняется. Ему не нравится, что тайна развеялась, потому один шаг — и он снова исчезает. Растворяется в местном зное, чтобы оказаться где-то ещё. Удивительное это дело — путешествия между мирами, да. Должно быть, он хотел поиграть со мной, но мы слишком отчётливо не совпали. Возможно, он не вслушался в музыку песка так глубоко, как я, не поймал тот же ритм. Ах, как много зависит именно от правильного ритма. Порой судьба целых вселенных от него одного.

Но я тоже иду дальше, не стремясь размышлять. Неисчислимое количество миров пролетает мимо меня, и скоро я уже стою на крыльце, теребя ключи в руках. Здесь снова январь, вечер, в глубокой синеве купаются звёзды, фонари окутаны едва заметной туманной дымкой, снежные сугробы спят. Не тепло, но и не слишком холодно.

Во мне ещё живёт музыка песчаных дюн, здесь такая чуждая и непривычная, я помню так ясно безграничную пустыню, похожую на уснувшее и обратившееся песком море. Всё-таки она на самом деле жива. Не могу отрицать этого. Сердце в таких вещах разбирается лучше разума. Намного лучше.

Уже совсем поздно, на грани между одним днём и другим, я смотрю за окно, удивляясь немного, что здесь столько звёзд. Почему в том мире нет ни одной?

Может быть, он лишь маленькая сфера, похожая на те, что порой проплывают мимо меня, пока я завариваю чай? Может, он даже ещё меньше, потому вся жизнь там рассеянна, не сумела собраться в какое-то… существо? Наверное, так, это многое бы объяснило.

Нежный свет свечи, запертой в жестяном фонаре, напоминает мне о том, как в песках заходило солнце. Блики ложились на волны дюн, и казалось, что вот-вот всё придёт в движение, плавно покатится, заиграет… Вот только музыка в тот момент как раз засыпала.

Наверное, больше всего я люблю именно вот такие пограничные мгновения. Когда так ярко можно оценить и до, и после. Разве можно отрицать, что это самые чарующие секунды?

Моя свеча почти прогорела, свет её тускнеет, а мой чай совершенно остыл. Снова я частично увяз в Междумирье, пока сидел у окна, вглядываясь в такую обычную, привычную синюю ночь, заметённую снегом.

Улыбнувшись, я задёргиваю шторы.

В мире поющих песков скоро настанет утро. Отправлюсь туда, я ещё не дослушал их концерт. И не сыграл с ними.

008. Наперегонки с дождём

Льёт дождь, на тропе собрались блестящие лужи, целые ручейки бегут вдоль неё, пропитывая лесную подстилку, пахнет сырой землёй, застоявшейся влагой, чем-то неуловимо свежим и в то же время слишком отсыревшим. Деревья покачивают обнажёнными ветвями.

Когда за очередным поворотом тропы начинается резкий спуск, приходится ухватиться за колючие ветви разросшегося кустарника, всё ещё украшенные уже потемневшими ягодами. Но ничего, пусть и исцарапавшийся, я вполне благополучно спускаюсь и замираю на миг среди молчаливых елей. Под их пушистыми лапами намного суше, только одинокие капли срываются то здесь, то там.

Пробираясь сквозь ельник, я почти забываю, что могу в любой момент променять здешний неуютный мир на какой-нибудь солнечный и яркий. В конце концов, в дожде тоже есть своя прелесть.


Еще от автора Ярослав Зарин
Легко в бою

Когда-то мальчишка с побережья, а теперь — без пяти минут Мастер — Класта готовится сдать последний экзамен. Однако придётся защищаться не перед преподавателями, а перед самой жизнью, придётся выйти на настоящий бой с противником, умеющим отбирать чужую магию. Тяжело было в учении, легко ли будет в бою? Продолжение истории «Тяжело в учении». Метки: приключения, драконы, подростки, преподаватели, леса, магические учебные заведения, магия, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, нелинейное повествование.


Тяжело в учении

Казалось, ещё вчера Класта был всего лишь мальчишкой с побережья, одним из тех, кто гонял чаек у доков да воровал рыбу из корзин, а сегодня он превратился в ученика мага, да какого мага!.. Метки: приключения, драконы, дети, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, учебные заведения. Примечание для особенно внимательных — у имени Класта есть полная форма «Кластас». Она иногда используется в тексте.


Увидеть свет

Доминик Вейл — известный художник, ведущий уединённый образ жизни. Дни и недели у него расписаны по минутам, и он никогда бы не отказался от собственных ритуалов, если бы… в городе не появился убийца, чьи преступления заставляют Доминика снова и снова задаваться вопросами — что есть красота, не должно ли творцу выискивать новые, даже кажущиеся жуткими способы запечатлеть и раскрыть её зрителям? Может ли чужая жизнь стать холстом для художника? Метки: психические расстройства, современность, художники, серийные убийцы, убийства, детектив, дружба, смерть второстепенных персонажей.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.