365 сказок - [8]
Мы молчим и теперь понимаем друг друга лучше. Странная встреча, мы ведь уже давно никак не соприкасались ни в одном из миров.
— А ты нисколько не скучал, — заключает он позднее — время совершенно замерло, теперь даже и не скажешь, прошёл час или только его четверть.
— Мне некогда скучать.
Он морщится, потому что не ждал такого ответа. И ждал — тоже. Но такой вариант реальности ему ничуть не по нраву.
Снова нас кутает тишина, вплетённая в стрёкот цикад, в шелест волн.
— Быть может искупаемся? — он встаёт и смотрит вниз.
Будь мы в другом мире, будь мы сейчас не эфемерными, не свободными, такого предложения было бы не дождаться: скалы чересчур высоки, прыгнуть отсюда — чистое самоубийство. Но не сейчас.
Я прыгаю первым.
Вода принимает меня спокойно и мягко, нет никакого удара. Я вхожу раскалённым ножом в кусок масла, погружаюсь к самому дну. Вода удивительно черна, чиста, а если глянуть вверх — сияет лавандой. Таково небо сквозь эту толщу.
Моё одиночество в водной стихии прерывает он. Смотрит на меня.
Нам не нужно даже дышать, и мы кружим друг вокруг друга, как глубоководные рыбы, зачем-то поднявшиеся к поверхности. Мы шевелим руками-плавниками, мы чувствуем хвосты друг друга, мы… В какой-то миг становимся так едины, будто были рождены одним существом.
Это обман, но мы играем в него с самозабвением, точно только так и можно прочувствовать здешний подводный мир, причудливый и изменчивый. Избирая направление, мы мчимся под водой на закат, к зацепившемуся за небеса, навечно прикипевшему к ним солнцу, вырываемся из воды в центре солнечной дорожки, в волнах, что кажутся то золотыми, то лавандовыми.
И разделяемся, чтобы снова посмотреть друг на друга, теперь уже пристально, подмечая изменения, поступь и резец времени.
Никто из нас не стал старше, но каждый изменился. И я вижу в его глазах сталь, а не прошлый туман, а губы теперь смыкаются жёстко. Интересно, каким я предстаю перед ним? Ответа мне не получить, но иногда достаточно правильно поставить вопрос.
Мы плещемся в волнах, дно океана под нами поднимается и опускается, словно танцуя, только солнце висит прямо над нашими головами, очень низко и всё равно почти недосягаемо. Я поглядываю на него тоже, почти не удивляясь, хотя тут солнце совсем не такое, как в том мире, где я родился.
В одном из миров, где я родился.
— Теперь мы встретимся нескоро, — говорит он вдруг. И я вижу, что он почти растворился, будто бы его тело было лишь куском сахара, а солёная морская вода слизала его, обсосала, точно леденец.
— Но встретимся, — отвечаю ему. И называю его имя.
В этом имени есть буква «Л» и звонко произносимое «Р», и есть ещё тихое придыхание, шепчущий отзвук на грани осознания.
Его глаза расширяются. Он будто хочет сказать: «Так ты помнишь?!», но не успевает, потому что закатный свет растекается внутри него, совершенно вычёркивая из этого мира. Я остаюсь один в волнах лавандового океана, опрокидываюсь на спину, чтобы ещё долго-долго качаться, болтаться, кружить, будто щепка…
Наступает мгновение, когда я тону, опускаюсь на дно между рыб и водорослей, становясь его частью, илом, растениями, что почти не знают света. А надо мной — прекрасным куполом, восхищающими красками полыхает небо цвета лаванды.
007. Поющие пески{Музыка настроения Dead Can Dance — Opium}
В этом мире свет столь мягок, что все краски имеют пастельные тона. Они нежны и воздушны, почти прозрачны, легко смешиваются и сплетаются между собой, создавая всё новые оттенки. А ещё свет здесь… звучит.
Остановившись на песчаной дюне, я окидываю взглядом лежащую передо мной пустошь и прислушиваюсь. Да, вот уже сейчас раздаются мягкие звуки, похожие на аккорды неведомого инструмента. Что-то среднее между музыкой ветра и хангом, похожее ещё и на голос поющей чаши…
Я опускаюсь на горячий песок, чтобы послушать, и закрываю глаза. Мелодия пробуждается и разворачивается, раскрывается прямо передо мной сотней звуков и призвуков. И все они рисуют на моих веках удивительные картины.
На самом деле в этом мире больше нет ничего. Вокруг насколько хватает глаз — песок. Ни единой былинки, травинки, цветка. Нет ни деревьев, ни воды, даже пересохшего русла ручья тут не отыскать. Зато здешние дюны умеют петь.
Ветер тут ленив, он едва касается лица, принося с собой только духоту. Песня льётся не благодаря ему, а вопреки. Поёт на самом деле сама земля. А если сжать в кулаке горсть стремительных песчинок и выпускать потихоньку, то в мелодию вплетутся новые звуки. Так можно стать частью удивительного оркестра, не ошибаясь ни в одной ноте.
Удивительный мир, полный жизни и совсем её лишённый одновременно.
Что вообще есть жизнь? Я чувствую её в этом мягком и жарком воздухе. Она щедро разлита в ветре и песках, звенит музыкой, распевает и всякий раз причудливо изменяется. Но никого конкретного тут не найти. Нет животных, нет насекомых, даже растений — и тех совсем нет. Так жив ли этот мир? Отчего же хочется ответить, что да?
А есть иные реальности, тёмные и мрачные, в которых множество монстров, но… Они не кажутся живыми.
Может быть, жизнь — это свет? Мёртво ли наше собственное Солнце, которое пылает и внутри, и снаружи? Можно ли сказать, что оно живёт? Или же это что-то иное, существование, к которому никак не применить слово «жизнь»?
Когда-то мальчишка с побережья, а теперь — без пяти минут Мастер — Класта готовится сдать последний экзамен. Однако придётся защищаться не перед преподавателями, а перед самой жизнью, придётся выйти на настоящий бой с противником, умеющим отбирать чужую магию. Тяжело было в учении, легко ли будет в бою? Продолжение истории «Тяжело в учении». Метки: приключения, драконы, подростки, преподаватели, леса, магические учебные заведения, магия, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, нелинейное повествование.
Казалось, ещё вчера Класта был всего лишь мальчишкой с побережья, одним из тех, кто гонял чаек у доков да воровал рыбу из корзин, а сегодня он превратился в ученика мага, да какого мага!.. Метки: приключения, драконы, дети, трудные отношения с родителями, фэнтези, вымышленные существа, учебные заведения. Примечание для особенно внимательных — у имени Класта есть полная форма «Кластас». Она иногда используется в тексте.
Доминик Вейл — известный художник, ведущий уединённый образ жизни. Дни и недели у него расписаны по минутам, и он никогда бы не отказался от собственных ритуалов, если бы… в городе не появился убийца, чьи преступления заставляют Доминика снова и снова задаваться вопросами — что есть красота, не должно ли творцу выискивать новые, даже кажущиеся жуткими способы запечатлеть и раскрыть её зрителям? Может ли чужая жизнь стать холстом для художника? Метки: психические расстройства, современность, художники, серийные убийцы, убийства, детектив, дружба, смерть второстепенных персонажей.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.