365 сказок - [11]

Всё же в этой гонке я выиграл, наверное, в этом мне тоже помог знакомый шаман. И, улыбнувшись, я прохожу на кухню, ставлю пузатый чайник на огонь. Скоро ко мне будут гости, и в такой дождь они наверняка захотят выпить горячего брусничного чая. Даже не одну и не две чашки. Так оно всегда и случается у путешественников по мирам.

009. Я — Лес

Я — Лес. И Лес — я.

Существовало ли что-то до того, как встал здесь Лес?

Шорохи и шелесты, звук мягко накатывающей на пологий и заболоченный берег воды пруда, похрустывание лесной подстилки под ногами зашедшего напиться оленя… Крики птиц, суета зайцев, довольное похрюкивание изрывших мягкую почву кабанов… Все эти звуки и звучки, все эти проявления жизни составляют часть моего существа, часть существа Леса. Они в каком-то смысле — я. И олень — тоже я. И кабан. И каждый куст, каждое дерево.

Но только моё дерево — я…

Сливаясь с Лесом, можно бесконечно долго дремать, но то не бессмысленное и безыдейное существование. Жизнь, что таится в нас — во мне — в Лесу — намного любопытнее, чем кажется на первый взгляд. Хищник и жертва ведут тут постоянный диалог, и кто станет кем — вопрос не из лёгких.

И я слышу, как несётся от волка олень, как замирает мышь, за которой пришла лиса, как мотылёк прикидывается листком, чтобы не изловила его птица… Но то повседневность, интересная, но не влекущая. Это жизнь в довольстве, которая нравится всем нам, но не бередит нашу кровь, нашу древесную древнюю кровь.

Лишь одному бесконечно рады мы все, мы — Лес.

Лишь одно заставляет нас по-настоящему трепетать от восторга.

Неосторожный путник.

Он приходит нам чуждый, чужой, странный. С ним так и хочется поиграть. Он мнит себя охотником, расставляет силки и капканы, тревожит тетиву лука, точит кинжал, наивно веря, что каждое орудие сумеет сделать его выше, чем Лес.

Он радуется, когда ему удаётся изловить трепещущее от страха живое существо, но тщетно надеется, что это существо — Лес. Хоть ещё пару секунд назад оно и было Лесом, в тот миг, когда неосторожная, даже грубая рука прерывает его жизнь, существо становится пустышкой, в которой от Леса ничего вовсе нет. Это позже, когда останки будут брошены под кустом, там опять зародится нечто… совершенно лесное.

* * *

Я слежу тысячью глаз, тяну сотни рук, я шепчу колыбельные и пугаю вскриками птиц. Спи и не спи, волнуйся и тревожься, успокаивайся у моих ступней, которые ты принимаешь за корни. В конце концов тебя охватит дремотой, а когда ты смежишь веки так плотно, будто и не Лес вокруг, он — я — мы как раз и проникнем в тебя.

Чтобы ты тоже пустил корни.

Стал нами.

Стал Лесом.

* * *

Новый охотник прошёл сегодня под сень нашего общего дома. Вступил внутрь нас, внутрь меня. Расположился на берегу ручья, развёл костёр.

Этот был не из пугливых, ухом не повёл, когда треснули ветки, наставил силков на зайцев, долго играл на дудочке.

Я следил.

Мне не нравился он. Мне чудилось в нём что-то слишком знакомое. Но не потому вовсе, что он походил на тысячи тысяч охотников, некогда сгинувших в этих местах, чтобы встать рядом со мной плечом к плечу, вместе со мной впитывать плоть земли, вместе со мной читать язык облаков. В нём было что-то ещё, и чем дольше я вглядывался в него, тем сильнее понимал, что и до Леса бывает что-то ещё.

Странно, быть может, не рассуждать о том, что видишь. Но зачем рассуждать нам? Мы — Лес. Все знания умножены, все мысли едины. Мы течём друг в друге и шепчем друг другу всё новые истории. И вскоре становимся неделимы. Но всё же я выделяю себя и в порыве ветра, и во вскрике птицы, и в звоне капли, упавшей с листа того самого дерева, которое, по сути, является моим телом.

Или… стало моим телом?

Мысль нравится мне, но я слежу за охотником у костра.

Не спится ему, встал, прохаживается. Чует, что скоро обратится жертвой, и это мы будем охотиться за ним. Тот, кто первый вбросит ему семян, первый пронзит ростком, тот и станет его отцом и матерью, примет в Лес. Сладкое чувство предвкушения.

Лес умеет ждать своего, умеет исподволь завлекать, подавлять, пеленать корнями, баюкать, чтобы в итоге оказаться победителем.

И я жду, завлекаю, подавляю, пеленаю.

Но охотник беспокоит меня, и сладостного азарта, что заставляет сок наш струиться быстрее, не приходит, лишь душная, как перед грозой, тревога.

Что же ты за человек, зачем пришёл сюда, что ищешь?

Вкушу твоё тело и узнаю обо всём!

* * *

Подступает ночь, силки пусты, плещет вода в ручье. Охотник стоит на границе круга, вычерченного костром, лицо его бледно, отчётливо видны старые шрамы, следы усталости и печали, но глаза смотрят зорко. Красивое лицо, но у Леса тысячи ещё красивее.

Я вглядываюсь в его глаза, тянусь и склоняюсь. Я так близко, что даже на мгновение забываю, что близость — всего лишь игра, ведь охотник буквально стоит внутри меня. В Лесу, в моём чреве, в чреве Леса.

Тяну ветвь-ладонь-руку… И на мгновение отражаюсь в зрачках охотника. Знаю, что он всё равно не увидит меня ни за что. Да только это мне не важно! Важно то, что вижу именно я.

Вцепляюсь в него прежде братьев и сестёр, что растут со мной из одного корня, прорываю его тело, раскрываю чудовищным цветком рёбра, но только для того, чтобы смотреть в диковинно расширившиеся глаза, ради того, чтобы обнять и сжать его трепещущее сердце. И видеть…