Мир чудесен! Все вокруг стремится к гармонии: маленькие реки соединяются в большие, пестики посылают поцелуи тычинкам, и рождаются плоды с семенами, паруются разные существа, брачуются люди и продолжают свой грешный род…
Но люди на то и люди, чтобы вмешиваться в ход событий естественных и, больше того, упрямо перекраивать все на свой лад.
Анна Славина была эмансипирована до крайности. Независимый собкор, умна, к тому же хороша собой (вылитая Мишель Мерсье!) — словом, природа наградила Анну «комплектом» достоинств, начисто извратившим естественный ход событий ее жизни. Мужчины опасались ее острого ума и лидерства: женщина на корабле — шторм в море. (При таких-то данных красота — как запал к петарде: сначала вспыхнет, а потом взорвется, но уже где-то там, в облаках, а ты только рот раззявить успеешь, если еще не обгоришь до живого мяса.) Женщины, за редким исключением, ее вообще терпеть не могли.
Но нашей Мишель, простите, Славиной, все было нипочем. Главным для нее была работа. Да какая сумасшедшая! За три года — ни дня, ни ночи отдыха! Личная жизнь собкора заштатного журнала «для баб-с-с» положительно теряла всякий смысл. И Славина вдруг решилась сбежать от этой безумной хронической вакханалии. Умчаться куда угодно. Небеса вняли ее неистовым мольбам, и судьба неслыханно расщедрилась: Анну занесло в деревню.
Нет, не просто в деревню, а в «райские кущи». Других таких не сыскать на всем Черноморском побережье. И вот сейчас Анна была довольна собой и вдобавок совершенно свободна.
Кущи на безымянном хуторе поистине были райскими: и редкостный в южных местах лес, и река в живописнейших берегах, и озеро с чистейшей пресной водой и песчаным дном…
Совершенно голая Анюта целыми днями валялась на ситцевых простынях, разрисованных радугами и облаками, и наслаждалась бездельем. За окошком крепенького саманного домишки звенели соловьиные трели, дрозды заливались над яблоневыми садами, к озеру на водопой выходили косули, зайцы перебегали лесные тропинки, а лиса воровала соседских кур… Рыжая мордастая лиса заглянула и к ней в огород, но там поживиться было нечем. Бурьяны в то лето вымахали до плеч. Как прекрасен этот мир, ах, ах!..
Но чего-то все-таки ей не хватало в этом мире. Нет, нет, речь не о мужчинах. Просто трудно бороться с черной депрессией молодой и красивой женщине в одиночку.
Однако ей нравилась уже сама дерзкая затея побега. Аня втайне даже возгордилась собой, этаким своим дамским робинзонством… Вот оно — то и вылечит ее от хандры, решила она и окунулась в блаженство.
В лесу — ни души… Птицы поют… Воздух, благоухает…
Но представьте: гуляет свободная женщина по лесу, как наяда, наслаждается тишиной и вдруг выходит к старинному кладбищу… Все вокруг оплела, окутала паутиной древность… Десяток полуразрушенных памятников, осевшие могилы с истлевшими деревянными крестами и часовенка посредине… Замшелая, почерневшая от старости, с одиноким, позванивающим на ветру колоколом…
Ане показалось, что за часовенкой мелькнула чья-то фигура.
— Кто-нибудь есть здесь? — негромко окликнула она привидение.
Тень снова мелькнула впереди, но уже отчетливей, материальней. Ей померещилось юное, очень бледное лицо худого юноши, который исчез в глубине кладбища. Вместо того чтобы потерять сознание от испуга, она подумала с досадой: «Мог бы и поздороваться, все деревенские здороваются со мной…» Все же ей стало как-то не по себе… Кладбище как-никак… Но она решила подойти к тому месту, где ей померещилась человеческая фигура, к часовне.
Вблизи часовенка не казалась такой старой. Анна обошла кругом, потрогала сруб рукой — бревна были теплыми и на ощупь гладкими. Какие-то странные флюиды беспокойства носились вокруг. Пальцы Ани задрожали, но в то же время что-то ее привораживало, не давало сдвинуться с места…
На одной из стен виднелось маленькое окошко, прикрытое ставнями. Доски не были сбиты наглухо, только наброшенный ржавый крючок придерживал створки. Не долго думая, Аня заглянула вовнутрь и отшатнулась. На полу в часовне сидела женщина. Она была прекрасна…
Она снова приблизилась к окну и вгляделась в темноту. Там, внутри, сияло неземной красотой беломраморное скульптурное надгробие. Причудливая игра света, проникавшего сюда сквозь густую листву, оживляла нежный овал лица, полуобнаженную грудь, спадающие складки одежды. В тонких пальцах изогнулся стебель полураскрытой розы. Привыкшие к темноте глаза различили икону Пресвятой Богородицы с погасшей лампадкой в углу. Что-то еще поразило Анну… Запах! Терпкий запах с примесью легкой горчинки дурманил голову. Так пахли можжевеловые ветки, набросанные по всему полу вокруг…
Она не знала, как долго пробыла возле часовни. Только неожиданно за спиной робинзонки послышался тихий голос:
— Ангелика… Ее так звали… Она была очень красивой…
Анна вздрогнула и оглянулась. Позади стояло материализовавшееся привидение, тот самый юноша, и смотрел на нее большими грустными глазами.
— Это ты здесь бродил? — сдавленным шепотом спросила Аня, словно боясь потревожить вечный сон древнего погоста.
Юноша кивнул, откинул со лба прядь волнистых волос цвета спелых орехов и, не отводя глаз, продолжил:
