Запах лунника - [3]

Георгий Васильевич не к месту хмыкнул. По его мнению, опереточное имя к ней не клеилось. Но симпатию, возникшую с первого взгляда, уже ничто поколебать не смогло. «Кто-то тебя, видать, сильно обидел», — говорили его прицельно прищуренные глаза, а вслух он произнес:

— Это как же по-нашему — Аннушка? Я тебя буду звать Гануся, ладно? Так мою мамку звали.

— Да как хотите, — кивнула гостья, не придавая значения дружескому «ты» и метаморфозе со своим именем.

Между тем вино оказалось и впрямь добрым. Аня выпила все до дна, залпом, словно желая утопить собственную неловкость. Прохладное, терпкое, ароматное и густое, даже чуточку вязкое, вино стянуло губы приятной, едва ощутимой оскоминой. Охранник решительно придвинулся к собеседнице и спросил, интригующе вытянув указательный палец кверху:

— А хочешь, Гануся, я про эти места тебе все расскажу без утайки? — Он снова потянулся за «Розовым Принцем». — Ты, часом, не журналистка? У нас тут жила прошлым летом. В очках такая. Серьезная. Тоже из города.

— Надеетесь продать жареную утку? — не отвечая на вопрос и не интересуясь тем, кто эта «в очках и серьезная», спросила она, в свою очередь.

— Ни-ни, ни в коем разе. Ты уж больно мне приглянулась. Мечтательная. Как есть писательница. Но все нужно сохранить в полной тайне. До поры. Пообещай, что сейчас не будешь болтать лишнего.

— Ну, если вы просите…

Голова приятно кружилась. «Если начнет приставать, трахну по башке стаканом», — прикинула Аня без особого энтузиазма. В ответ на ее вялые мысли предостерегающе зарычал Красавчик.

— Пошел вон, бандит, — прикрикнул на него хозяин и пинком выпроводил бдительного пса за дверь.

Георгий не торопился со вторым тостом. Анна и не ждала ничего интересного. Так, интригует ее мужичок от скуки. Но лицо сделала осмысленное и заинтересованное. Вежливое. А историю Георгий рассказал ей занимательную.

— Давно, еще в царские времена, на этом самом месте стояла барская усадьба, — начал он, подсев к милой гостьюшке совсем близко. — Барин наш, Алексей Николаевич, был человеком разумным и добрым. Вырастил он двух сыновей и овдовел. Погоревал, сколько положено, и стал присматривать себе невесту. Но каких только свахи не сватали — ни одна ему не приглянулась. А выбрал он себе француженку Ангелику. Говорят, девица была графского роду, из самих Салиасов! Графинюшке пятнадцатый годок миновал, и по всему было видать — писаная красавица. Никаких слов нет про красоту ее рассказать. Вот Алексей Николаевич под старость и сдурел: отправил сватов — Толстого с Гагариным в Бельфор (она оттуда родом была, а гостила у тетки своей в Одессе) и обвенчался на Троицу. Тут и начались чудеса. У его сынов друг на друга вражда разгорелась, да такая огневая — до крови. И на кулаках бились, и ножами резались, и с ружей стрелялись… Отец никак в толк не возьмет — с чего бы это? Только скоро тайна открылась: оба мачехиными полюбовниками стали. Выследил-таки старый поганцев и наказал. Жестоко наказал. Одного забил батогом до смерти, а Сергей, меньшенький, удрал на войну и вскорости сгинул без следа. Жену-изменницу барин закрыл в часовне на кладбище, потому как выяснилось, что она носила дитя. Чье семя в ее чреве прижилось — одному Богу известно. Однако барин поостыл после смерти старшего сына и рассудил, что чье бы дитя ни было, а кровинка-то все одно его. В той часовенке француженка Ангелика родила ему сына (или внука, кто разберет?), а сама родами померла. Там ее и похоронили.

— А что за парень по кладбищу бродит? — перебила Аня рассказчика, внезапно вздрогнув от всплывшей перед глазами изящной стати волоокого юноши и тонкого, словно выточенного божественным резцом, его лица.

— Какой парень? — растерялся Георгий Васильевич. — Не примечал я охотников гулять по старому кладбищу… Оно уж, почитай, лет сто как заброшено. Разве только мой оболтус там шляется иногда. — Он смешался и почесал в затылке.

Анна пожалела, что затронула щекотливую тему. Рассказчик, как видно, не готов был распространяться об этом.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросила она, разговор следовало вернуть в прежнее русло. — Ребенок, выходит, остался жив?

— Мальчонку Алексей Николаевич обожал. Кормилица как сыр в масле каталась. Наследник рос баловнем, да только недолго. Как раз подоспела революция, барин никуда убегать не стал, здесь, в усадьбе, его и порешил ревтрибунал, хотя вся деревня за благодетеля своего стояла. Да время такое было, ни хрена не разберешь: кто прав, кто виноват…

— А с ребенком что сделали?

— Ничего, — пожал плечами рассказчик. — Молочная мамка растила его вместе со своими пятью сынами. Она и на их фамилию — Фроловы — мальчонку у комиссаров как своего записала. Барин-то наш был Голубятников. Васька Фролов рос наипервейшим головорезом в селе и безобразником. Девок перепортил без счету, пока не оженили его перед самой войной на молоденькой красуне Ганусе. А сам Васька на войне погиб геройски да так и не узнал, что родила ему Гануся сына, меня, значит. Василию Фролову за геройство памятник возле сельсовета поставили, а я сиротой рос, потому что в голодовку и Гануся преставилась.