Отец Даны гордо шел через расступавшуюся перед ним толпу, крепко держа дочь за локоть. В посадке его головы и выдающемся вперед подбородке, безупречная классическая форма которого смотрелась нелепо на грубом мрачном лице, угадывалось обостренное чувство собственного достоинства, даже высокомерие. Такая же гордость чувствовалась в высоко поднятой белокурой головке его дочери и в ее угрожающе сверкавших удлиненных янтарных глазах, ясных и прекрасных под темными дугообразными бровями. Подбородок у Даны был такой же, как у ее отца, и являлся единственным очевидным свидетельством их родства.
Как только они приблизились к бальному залу, стоявшая у дверей небольшая группа людей тут же разошлась. На лице каждого из них были написаны тревога и отвращение. Дана, задохнувшись от негодования, быстро бросила взгляд на отца. Строгие черты Слоана Грегори были искажены сдерживаемым гневом. Совсем недавно эти люди считались его друзьями — те, что оказывали теперь ему такой холодный прием, — особое братство преданных скачкам профессионалов и любителей: заводчики, владельцы конюшен, тренеры, жокеи, газетчики и их жены. Те самые друзья, которые год назад стоя аплодировали ему за его третью победу в Кубке! Такой памятью следовало дорожить! Но что же послужило причиной столь резкого изменения их отношения к нему? Сегодня вечером он был для всех «человеком под подозрением», стоявшим перед лицом начавшегося расследования в связи с провалом Принца Акиры, национального идола, не занявшего ни одного из первых трех мест фаворита главного светского события — спортивного соревнования Австралии, Кубка Мельбурна.
Идя рядом с отцом, Дана остро чувствовала его унижение. Она сделала глубокий вдох и постаралась сосредоточить все свои силы на том, чтобы не задрожать. Она твердо решила не показывать свою панику этим людям. «Только продолжай шагать, девочка, — мысленно уговаривала она себя. — Одна нога, потом другая…» У нее было странное ощущение — как будто она наблюдала за каким-то спектаклем, одной из участниц которого была сама.
Как долго она ждала этого вечера, этого победоносного вечера, который должен был стать и ее светским дебютом! Но никогда, даже в самых мрачных своих фантазиях, она не предполагала, что он будет наполнен такой мучительной неловкостью и беспощадной необходимостью высоко держать голову и пытаться скрыть свои истинные чувства. Не говорил ли всегда ее отец: «Нет ничего хуже падшего кумира». Как он был прав! Однажды завоевав Кубок, вы и ваша лошадь превращаетесь в народных героев, общественное достояние. Теперь общество отвергает проигравшего.
Зал кружился вокруг нее ослепительным калейдоскопом красоты, богатства и роскошного полета моды. Лица отступали в тень, расплывающиеся, нечеткие и безымянные, но везде были глаза, алчные, размышляющие и холодно осуждающие. Дана сухо сглотнула. События этого дня с предельной ясностью пронеслись перед ее взором: суматоха и замешательство после провала чемпиона и как следствие единодушное мнение о нечестной игре, пронесшееся над толпой как электрический импульс.
Принц Акира, мощный гнедой конь с белыми ногами и белой большой звездой во лбу, фаворит «три к одному» с вереницей прошлых побед за спиной, несший на себе огромные надежды всей нации, тяжело споткнулся на старте и потерял скорость. Но Дана знала своего отца, как никто другой, и никогда не допустила бы и мимолетной тени сомнения в отношении его. Ее отец был человеком чести, он был вне всяческих подозрений, пусть даже явно бросающихся в глаза. Слоан Грегори слишком любил своих лошадей, жил ими, никогда не уставая взволнованно рассказывать о подготовке великолепных чистокровных скакунов, охране породы, и с удовольствием демонстрировал их невероятную выносливость и отвагу. Принц Акира, гордость знаменитой конюшни Рэнкайна, и был именно такой лошадью!
Внезапно Слоан Грегори резко остановился, потряс головой, как будто отгоняя от себя навязчивые мысли, и, несмотря на их с Даной намерение провести здесь вечер, круто повернулся и пошел к выходу. Дана едва поспевала за ним, чувствуя себя такой вялой и разбитой, как будто только что пробежала несколько миль. Она торопливо шла за своим отцом, и ее прекрасное вечернее платье, надетое в первый раз в жизни, обвивалось вокруг ее ног легким топазовым туманом. Слезы беспомощности подступали к глазам девушки. Она думала, что им вообще не следовало приходить на этот бал, но предотвратить это было не в ее силах. Отец всегда поступал по-своему в любых обстоятельствах, впрочем, как и любой настоящий мужчина.
Всеобщее замешательство и явная неловкость сопровождали их на пути к выходу. Пару раз Дане даже показалось, что их кто-то окликнул с притворным сочувствием и коснулся ее руки, собираясь задержать их поспешное отступление. Но отец был сейчас ослеплен яростью и безразличен ко всему, кроме сильного желания побыстрее покинуть сцену своих прежних триумфов.
В красиво украшенном холле у выхода их движение вперед было замедлено прибытием двух припозднившихся гостей. Взгляд Даны остановился на хорошо знакомых грубоватых чертах лица и косматой серебряной гриве волос Тода Рэнкайна, владельца конного завода Рэнкайна и Принца Акиры. Ее ногти впились в мягкую плоть ее ладоней. Она лихорадочно перевела взгляд на его спутника и заметила, что незнакомец сам пристально смотрит на нее, как будто она неосторожно привлекла к себе его внимание. Дана глядела на него не в силах двинуться с места и не в состоянии ни о чем думать. Мужчина был высок, очень смугл, невероятно элегантен и высокомерен. Его худое, с острыми чертами лицо, несмотря на угрюмое выражение, чем-то приковывало к себе внимание и вызывало интерес. Сверкающие черные глаза пробежали взглядом по фигурке девушки и с холодной неторопливостью принялись изучать ее отца. В этом испытующем взгляде и резко очерченной линии рта, красивого, но жестокого, угадывалось презрение.
