Вспышка нежности - [3]

Они прогрохотали через специальное приспособление, препятствующее скоту выходить на дорогу, так, что у Даны застучали от этой тряски зубы, и стремительно вылетели на узкую тропу, где большая и длинная игуана едва успела спастись бегством в тень эвкалипта. В верхушках деревьев, пронизываемых непокорными лучами солнца, суетились птицы. Были заметны только вспышки ярко-красного, голубого или золотистого цветов, выдававшие их присутствие. Пэдди оторвал взгляд от дороги и посмотрел на свою спутницу.

— Красиво, правда, дорогая?

Дана испуганно взвизгнула, когда впереди, прямо перед ними, замаячил огромный эвкалипт.

— Спокойно, милая, — захохотал Пэдди и вновь вырулил на дорогу.

Рядом с заливом, по грудь в зеленой траве, пасся скот. Белые морды коров были с тревогой повернуты в сторону огромного папоротника, под которым сиплым смехом заливалась пара ослов.

— Только послушай их! — воскликнул Пэдди. — Да, это прекрасно, когда все в полном порядке, — заметил он себе под нос и обвел глазами просторы Марибы.

Дана расслабилась и очаровательно улыбнулась. Пэдди считался в округе непревзойденным пастухом. Он был высок, худощав, с насмешливыми голубыми глазами, глубоко сидящими в лабиринте морщин. Но его метод вождения машины был, мягко говоря, довольно странный. Однако, несмотря на это, он ни разу за двадцать лет не задел на дороге даже кенгуру и сам не получил ни одной царапины. Зная его поведение за рулем, Дана, отправляясь с ним в путь, всегда пристегивала ремень безопасности и твердо упиралась ногами в пол джипа.

Голубая лагуна вся была покрыта водяными лилиями, величественно распахнувшими свои белые чаши лепестков на гладкой поверхности воды. Ветки стоявшего на берегу камедного дерева усеяла стая корелл, по очереди нырявших с них прямо в воду.

Пэдди безумно увеличил скорость, чтобы побыстрее добраться до дому, и, вытянув шею, сосредоточился на дороге. Мариба располагалась на отлогой возвышенности рядом с заливом, в окружении буйных садов и огромных тенистых деревьев, которые росли здесь уже задолго до того, как родилась Дана и были разбиты эти великолепные сады.

Слоан Грегори сидел на широкой веранде, разбирая утреннюю почту. При их шумном приближении он поднял голову и, широко улыбаясь, спустился по ступенькам.

— Все разбито вдребезги, как вижу. — Он открыл дверцу джипа для Даны и наклонился поцеловать дочку в шелковистую щеку. — Чем займешься сегодня, Пэдди? — Он взглянул на своего главного помощника.

Пэдди прищурил глаза от яркого солнца.

— Думаю, вычищу скребки. Каждой корове надлежащий уход! Таков мой девиз. У вас все в порядке, босс?

— Да, — улыбнулся Слоан и поспешно отступил от джипа, потянув за собой Дану.

Пэдди дал задний ход, и, лихорадочно трясясь, машина с рыком удалилась на бешеной скорости. Отец с дочерью, улыбаясь, помахали ему вслед руками.

— Не понимаю, как он это делает, — рассмеялся Слоан и, обняв Дану за плечи, повел ее в тень веранды, по решеткам которой сверкающим красным ливнем ниспадали цветущие бугенвиллеи, касаясь остова серебристой ветряной мельницы, качавшей воду в две огромные цистерны.

— Что-то случилось? — спросила Дана, садясь в кресло рядом с отцом и приглаживая свои густые белокурые волосы.

— Опять то же самое! — Слоан ударил по колену конвертом, который держал в руке, и многозначительно замолчал.

Они оба знали, что это означает. Его вновь пытались вернуть на скачки, туда, откуда он вынужден был бежать три года назад и где в более счастливые годы он считался одним из самых уважаемых тренеров страны. Дана отвернулась и взглянула на залив. Ее мысли унеслись к тому времени, когда они только приехали сюда, в Марибу. Эту ферму с крупным рогатым скотом ее отец купил у старого полковника Фэксона, в прошлом выдающегося специалиста по разведению скаковых лошадей.

— Ты любишь все это, не так ли? — прервал ее мысли немного рассеянный голос отца.

Слоан пристально вглядывался в лагуну, но было заметно, что он ничего не видит там, занятый своими размышлениями. Дана быстро повернулась и наткнулась на прямой взгляд отца.

— Конечно люблю, папа. Это место стало нашим убежищем и приютом.

Белый какаду, украшенный зеленовато-желтым хохолком, описал круг над домом и неподвижно застыл недалеко от них на кривом эвкалипте. Молчание затягивалось, и Дана импульсивно вскочила и обвила руками шею отца.

— Но даже убежище может надоесть, ведь так, папа? Ты скучаешь по прежней жизни, правда? По тому особому, волшебному мигу, когда лошади вылетают из клеток на беговую дорожку и несутся к своим стойлам на фоне зеленой лужайки? Гнедые, каштановые, блестящие, как недавно отчеканенные монеты, шеи дугой, мелькают копыта, тускло светятся шелковые и сатиновые куртки жокеев, зрители в пышных нарядах толпятся у оград…

Дана потерлась щекой о щеку отца. Он похлопал ее по руке, ярко представляя себе нарисованную дочерью картину, всколыхнувшую в нем счастливые воспоминания. Дана вздохнула, угадав его мысли, разомкнула руки и подошла к железным перилам террасы.

— Мы всегда можем вернуться назад, папа. Никакого обвинения не было брошено в адрес владельцев Принца. Один необъяснимый провал — не основание тяготиться этим до бесконечности. И я не единственная, кто разделяет это мнение, как видно. Ты нужен там, где действительно твое место.