Я знал, что стоящего впереди меня в очереди человека звали Пэкстон: так к нему обратилась служащая авиакомпании, занимавшаяся его билетом. Мистер Пэкстон держался прямо. На голове у него была густая шевелюра серебристых волос, а по изрытому морщинами лицу можно было заключить, что ему лет 80. Он уступил мне место у стойки регистрации билетов и покатил тележку с двумя сумками. Мы оба летели первым классом в Нью-Йорк. (В то время я работал бухгалтером в компании «Сингл Бой Муринг» и много путешествовал по свету по долгу службы.) Пэкстон не стал ставить свой багаж на ремень конвейера, который, словно струя чего-то темного и густого, тек по направлению к грузчикам. На мою тяжелую сумку нацепили бирку, и она отправилась в путешествие. Сотрудница с каштановыми волосами проверила, есть ли у меня в паспорте американская виза, — точно так же, как она только что проверила паспорт Пэкстона — а убедившись, что все в порядке, она улыбкой дала мне понять, что можно идти, и вручила мне посадочный талон с местом в салоне для курящих. Я видел, как Пэкстон прошел впереди меня через контрольно-пропускной пункт и показал свой паспорт умирающим от скуки представителям эмиграционной службы. До меня донеслось, как он сказал: «Последний раз, мой друг» — фраза, вызвавшая полуулыбку безразличия и непонимания. Затем я прошел за ним в зал вылета. Пэкстон ухмыльнулся, продемонстрировав мне свои сияющие зубные протезы и сказал: «Вот, посмотрите», после чего он положил свой паспорт в одну из больших урн, похоронив его под многочисленными пластиковыми пакетами из беспошлинного магазина, обертками из-под шоколада и пустыми сигаретными пачками.
«Послушайте, этого же нельзя делать».
«Да неужели? С этим все кончено».
«Паспорт потребуется вам в конце пути. Без него невозможно путешествовать».
«Возможно. Именно это я и собираюсь делать. Я сыт всей этой ерундой. Свободен, как птица, так-то вот».
«Никто до такой степени не свободен.
В аэропорту Кеннеди потребуют ваш паспорт. Без него вас просто не пустят в страну. Им потребуется проверить визу и посмотреть в своей толстой книге, не являетесь ли вы персоной нон грата».
«Так вы говорите нон грата? Для самого себя я персона грата, а все остальное не имеет значения. Ловко я избавился от этого паспорта».
«Все равно он к вам возвратится. Кто-нибудь обнаружит его и отошлет на Пэти-Франс[1], а потом паспорт вернется к вам заказным письмом».
«Не вернется. Я нигде не живу, у меня нет адреса».
«Простите», — сказал я и направился в беспошлинный магазин, чтобы купить бутылку «Клеймор»[2] и двойную упаковку «Ротманз»[3]. Много разных чудаков я встречал во время своих командировок, однако человека, радостно превратившего себя в перелетную птицу, я повстречал впервые. Только ему не удастся пересечь ни одной границы. Для путешественника без книжицы, в которой говорится о том, что он и сам прекрасно знает — такие-то имя и цвет глаз, бремя возраста и гражданство — мир закрыт. У Пэкстона, однако, был посадочный талон. При выходе из магазина он оказался в очереди прямо за мной. В руках у него была маленькая бутылка «Куантроу»[4] и пачка сигарет «Данхил». «Путешествия расширяют кругозор, или, по крайней мере, так говорят», — сказал он мне.
«Первый раз в Америку?»
«Это вообще мое первое путешествие.
Я имею в виду самолетом. Раньше я довольно много путешествовал по воде, но сейчас, похоже, пароходы перестали существовать. Вообще-то я с радостью предвкушаю это путешествие».
Отойдя от него, я направился в бар и заказал себе большую порцию коньяка. Пэкстон, однако, вскоре присоединился ко мне и заказал кружку лондонского горького пива. Его багаж, подумал я, должен быть огромной обузой. Не может же он вечно возить его с собой на тележке. Наши взгляды одновременно устремились к сумкам, и он наклонился, чтобы открыть одну из них. «Взгляните сюда», — сказал он.
«Боже мой!» — воскликнул я. Он показал мне большую желтую папку из пластика, туго набитую авиабилетами. Перебирая их, словно тасуя карты, он сказал:
«И куда я только не лечу: Рио-де-Жанейро, Вальпараисо — понятия не имею, где это — Мозамбик, Сидней, Крайстчерч, Гонолулу, Москва».
«Вот уж в Москве-то вам обязательно потребуется виза, — сказал я. — Но черт побери, как же вы собираетесь повсюду путешествовать без паспорта?»
«Путешествовать можно по-разному, — ответил Пэкстон. — Когда я доберусь до какого-нибудь места, я прямо оттуда отправлюсь в другое. Разумеется, не всегда сразу. В некоторых местах приходится очень долго ждать, но на такой случай у них есть залы для транзитных пассажиров. Там можно помыться, привести себя в порядок, может даже принять ванну. Грязную рубашку можно выбросить и купить новую. Точно так же можно разделаться с носками и нижним бельем. Никаких хлопот».
«Фактически, — сказал я с изумлением, — вы будете путешествовать, никуда нс приезжая».
«Пожалуй, что так». По тому, как он сказал эту фразу, можно было решить, что он из Хаунзлоу[5]. «У меня никого нет. Жена умерла; дети выпорхнули из гнезда и обзавелись своими семьями. Я продал дом за 250 000 фунтов. Это может показаться смешным, позорным, принимая во внимание цену, которую я заплатил за него в конце войны. А куда девать деньги? Вот я и пошел в бюро путешествий, где от удивления все пооткрывали рты и стали меня показывать другим. Большинство этих билетов открытые, как они их называют. Никакой спешки: опоздал на один самолет, ждешь себе спокойно другой. Я обзавелся туристскими чеками. Очень удобная штука. Немного денег осталось на счету в банке для Джейми. Он у меня самый старший и единственный, у кого есть сила воли. Разумеется, многое будет зависеть от того, как долго я смогу вот так дурачиться. Может я проживу дольше, чем думаю, и тогда мне придется снимать деньги со счета в банке. Но я почти уверен, что все закончится в воздухе. Само собой разумеется. И как только эти чертовы железяки летают? Уж один-то точно должен грохнуться когда-нибудь, а если мне повезет, то я как раз и буду в этом самолете. Так что все в порядке». Он отпил немного пива и прислушался к голосу, объявлявшему рейс со вниманием, более подходящим к неожиданно зазвучавшей мелодии.
