Над школой летят журавли. В открытую форточку доносится их тревожный, прощальный клич:
«Кур-лы, кур-лы…»
Мишка перегнулся на парте, чтобы лучше их видеть.
— Наши. С Лосинского болота, — прошептал он.
Ленка наклонилась над партой и скосила глаза в небо.
— Откуда ты знаешь? — усомнилась она таким же приглушенным шепотом. — А может, вовсе с Горбатых кочек. Ясно, оттуда, с Горбатых, — подтвердила она. — Слышишь, как плачут. Горбатые кочки лягушкой богаты. Жалко их оставлять. Вот журавли и плачут.
— Выдумаешь…
Журавли… Почему-то всегда, когда они покидают наши края, тоскливо на душе. Наверное, потому, что отлет журавлей — всегда прощание с летом. С самой любимой порой года. Позади веселые игры, купания в реке, походы в лес за ягодами и грибами. Впереди слякотная осень, снег с дождем, когда и на улицу-то выходить не хочется. Предзимье.
«Кур-лы, кур-лы…»
Летят журавли над школой, над нашим селом, летят вдоль извилистой ленты реки, направляясь на юг, в теплые края.
Я сижу за партой у окна и, вслушиваясь в крик журавлиной стаи, вспоминаю прошедшее лето. Что-то изменилось в нашей жизни за лето. И в классе настроение совсем другое, не то, что было ранней весной, когда мы готовились к каникулам. Даже непоседа и проказник Мишка не вертится, как обычно, за партой. Старательно записывает в тетрадь то, что говорит учительница. В другое время весь класс, пораженный, смотрел бы на него. А сейчас ничего. И даже учительница не замечает происшедшей в Мишке перемены. Да, мы повзрослели. Особенно после того случая с Мишкой, который произошел в летние каникулы.
Мы с Мишкой задумали тогда бежать. Куда? Разумеется, в Москву. Куда же еще. От нашего села до Москвы по прямой всего сто пятьдесят километров. У нас люди часто в Москву ездят. Конечно, не мы, не ребята, а взрослые. Нам же приходится только мечтать о таких поездках. Не берут нас с собой взрослые. У Мишки чаще всего бабка в Москву ездит. Особенно осенью, в грибную пору. Мишку она посылает каждый день в лес грибы собирать. И наказывает строго-настрого, чтобы только ценный гриб брал. Боровики, подосиновики. И чтоб всякой там мишурой, сыроежками и валуями, корзину не засорял. Но Мишка ведь и сам с головой. Он знает, какой гриб у городского жителя в самом ходу. Он приносит из лесу не грибы, а картинки. Возьмешь такой боровичок в руку, залюбуешься. Бабка эти Мишкины боровички очень хвалила. Но в Москву продавать сама их возила. Мишку ни разу не взяла. Не твоего, говорит, это ума дело. Да разве он на базар напрашивался! Ему столицу нашу хотелось посмотреть, на карусели покататься. Но как он ее ни просил, ни разу уговорить не смог. Без понятия бабка была. Разве не обидно? Ясно, обидно. Да еще как.
Это одно.
А другое состояло в том, что начитался Мишка разных увлекательных книжек. Где он только их взял? Все больше про путешествия. Одна особенно интересная. «Ташкент — город хлебный» называлась. Про то, как два мальчика в Ташкент убежали и что из этого вышло. Это мне Мишка сам рассказывал. Одного мальчишку из этой книжки Додоновым звали. Мишка Додонов. Так наш Мишка, как эту книжку прочитал, стал всех нас заставлять, чтобы мы его Мишкой Додоном звали. Сердился, если его так не называли. А на Додона сразу откликался. В общем, этой книжкой Мишка так увлекся, что только и разговору было что про путешествия да про Ташкент. Карты всякие раздобыл. Климат Средней Азии изучать стал. И одно время по географии чуть было пятерку не получил.
Но это еще не все. Для того чтобы понять, почему Мишка вздумал бежать из нашего села в Москву, а потом, может быть, и дальше, надо знать, что дома у Мишки дела не очень ладились. Даже совсем не ладились. Не находил он общего языка ни с отцом, ни с матерью. И не то чтобы отец у него плохой был. Ну, там, скажем, лодырь или тунеядец какой. Ничего подобного. И вовсе даже наоборот. Отец Мишкин слыл в селе человеком положительным. Работал он трактористом, сельчане его уважали, а у председателя колхоза и других товарищей из района и области был он в большом почете. Ему и грамоты всякие давали не раз. Мишка ими частенько перед нами хвалился.
Так что с этой стороны все было очень даже благополучно. А неблагополучие свалилось на Мишку с другой, совсем даже неожиданной стороны. Отец его, Семен Петрович, уважаемый в селе механизатор, в свое время и четырех классов не окончил. И помня об этом, он сказал Мишке, что «сделает из него человека». И он требовал, чтоб Мишка учился только на пятерки. А Мишка, надо вам сказать, был мальчишкой хотя и умным, но увлекающимся. Если он на уроке математики увлекался географией, то двойка, как правило, была ему обеспечена. А с двойкой Мишке домой лучше было не являться. Отец его загрызет. Не в натуральном, конечно, смысле, а в переносном. Словами. Я однажды слышал, как он его пилил. Пилит и пилит. Мол, я тебя пою и кормлю, одеваю, а ты в школе баклуши бьешь, наши с матерью надежды не оправдываешь. Все правильно, никуда не денешься, а слушать обидно. Да еще на меня ссылается. Вот, дескать, Вася, у него и отца нет, один с матерью живет, а понимает, каким трудом достается матери хлеб-соль, не расстраивает ее, двойки из школы не приносит.
