Журавли над школой - [5]

На улице уже сгущались сумерки. Сразу же за водопроводной колонкой я свернул в переулок и мимо огородов вышел на дорогу, ведущую к Медведково. Мне показалось, что на дороге очень светло. Мелькали какие-то отсветы, какие-то багряные лучи. Сначала я подумал, что это отблески зари. Но когда взглянул налево, в сторону оврага, отделяющего деревню от кладбища, то понял, что это не заря, а пожар.

Горел крайний, стоящий на самом выходе из деревни дом. Когда я подбежал, занялась уже кровля. Языки пламени лизали стены, взметаясь вверх. Вокруг дома было уже довольно много народу. Хозяйка его — тетя Груня — бегала тут же, рвалась к объятому пламенем крыльцу.

— Гришатка! Гришатка там! — кричала она, стараясь отбиться от удерживающих ее мужиков.

— Куда ты, куда, Ивановна! — говорили ей. — Все в огне. Куделя пошел туда, если найдет, вынесет.

Пожары у нас в селе были частыми. Мама рассказывала мне, что однажды от случайно загоревшегося дома занялась вся деревня. Большинство строений сгорело дотла. После этого дома стали строить так, чтобы они не стояли сплошной линией, прижимаясь друг к другу. Между кварталами домов стали оставлять промежутки. Их так и называли — «прожогами». Через такой «прожоги» огонь не мог перебраться, и в случае пожара сгореть могли лишь два-три дома, стоящие рядом.

Сейчас пожар не угрожал всему селу. Дом стоял на окраине, особняком. Ветра не было, и искры не попадали на соседние дома, отстоящие на большом расстоянии от горящего строения.

Приехала из Костино пожарная машина. Пожарные торопливо протянули шланг к колодцу, начали сбивать огонь водой. Но это уже мало помогало. Прямо из огня выскочил Куделя, здоровенный мужик, носивший всегда широкую черную бороду. Теперь борода его обгорела и была рыжей.

— Не нашел! — крикнул хрипло Куделя. — Никого нету там. Все углы обшарил.

— Там он, там! — кричала тетя Груня, вырываясь вперед. — Гришенька мой!

Ей удалось вырваться, и она бросилась в огонь. Через минуту появилась, объятая огнем. Женщины начали сдирать с нее горящее платье, сбивать огонь.

Огонь со свистом и треском поедал сухое дерево. Прошло еще немного времени, и обрушилась кровля. Тетю Груню, все еще кричавшую: «Гришенька! Гриша!», посадили в машину и увезли. Шипела вода, сильной струей направляемая из брандспойта. Люди начали расходиться. Я вспомнил, что меня ждет Мишка, и тоже, вскинув рюкзак за плечи, пошел по направлению к Медведково.

Огненные отсветы некоторое время еще были видны на деревьях. Но потом и они исчезли. Стало совсем темно. Пробираясь между кустами, я услышал вдруг чей-то сдержанный плач.

— Кто здесь? — спросил я, сам изрядно испугавшись.

Ответа не последовало.

— Кто здесь? — спросил я дрожащим голосом еще раз.

И тогда раздался рев. Самый настоящий мальчишеский рев:

— Ыы-ы-ы! Ыы-ы-ы!

Я нагнулся и увидел, что под кустом лежит, свернувшись калачиком, мальчик. Совсем маленький. А может, в темноте он мне таким показался.

— Чей ты, мальчик? Зачем сидишь здесь? — спросил я.

В ответ послышался только рев, который усиливался по мере того, как мальчик приходил в себя и убеждался, что он не один в этом страшном и темном лесу.

— Успокойся, пойдем к маме. Ты знаешь, где твоя мама?

— Не-е…

Наконец-то мальчик произнес первое слово.

— А как тебя зовут?

— Гри-ша, — вымолвил мальчик.

Гриша! У меня перед глазами стояли еще охваченный пламенем дом и тетя Груня, умоляющая спасти ее мальчика. А он вот где сидит. В темноте я и не узнал его.

— Вставай, Гриша, — сказал я. — Пойдем домой.

Я осекся, вспомнив, что у мальчика уже нет дома.

— Пойдем, — поправился я. — Поищем маму. Здесь холодно. Ты, наверное, и есть хочешь.

Я порылся в рюкзаке, достал кусочек хлеба и мяса. Гриша охотно взял все это, но, пожевав немного, опять насупился. Я снова пообещал ему найти маму.

Мальчик покорно поднялся, и, взяв его за руку, я пошел к дороге. Я нарочно свернул в сторону, чтобы не проходить мимо пожарища. Вид этого места мог плохо повлиять на мальчика. Тем же путем, позади огородов, я вернулся домой.

Дома мама уже хлопотала, разогревая ужин. Она ворчала себе под нос, жалуясь на кошку, которая опять стащила из супа кусок мяса.

— И как она туда попадает? — недоумевала мама. — Ведь все закрыто крышкой. Придется в следующий раз убирать суп в чулан.

Когда я открыл дверь, мама обернулась и сказала:

— Наконец-то. Я уже вся извелась. Где ты пропадаешь? Тут такие страсти. Дом сгорел. Ты, поди, там был, на пожаре?

— Там, — ответил я и, пропуская Гришу, добавил: — Мама, я Гришу привел.

Мама, наверное, ничего не поняла. Потому что она посмотрела на меня спокойным, равнодушным взглядом (чего ей волноваться, ведь ее сын был теперь дома) и спросила:

— Какого Гришу?

— Гришу Смагина, — ответил я. — У них дом сгорел. Маму его в больницу увезли. А Гриша…

Вот теперь только мама все поняла.

— Господи, где же ты его взял?

— В лесу. Он под кустом лежал. Свернулся калачиком, лежит и плачет.

Мама засуетилась:

— Надо ж его покормить, он измучен и голоден.

Мама поставила на плиту молоко, чтобы сварить манную кашу.

— А как же его мама? — спросила она. — Мне говорили, что она уверяла, будто мальчик остался в доме.