Технонекрофил

Леониду Ашкинази

Он всегда появлялся ровно в одиннадцать. Длительная работа в «ящике» способствует выработке условных рефлексов. Ровно час на дорогу плюс десять запасных минут на сволочные штучки автобуса; полчаса па дела и светскую беседу с побочным начальством; сорок пять минут на обратную дорогу — и ровно без минуты одиннадцать двинуть плечом в железную дверь, удерживаемую атлетической «тараканьей ногой», и сбежать по пяти ступенькам в полуподвал, где размещалась редакция.

Нет, мы не хотим сказать ничего плохого про остальных сотрудников «ТВ-Видео-Текник-Ревью». Они не были разгильдяями, ибо не может быть разгильдяем тот, кто в Москве 2002 года зарабатывает на жизнь любимым делом. Но этот невероятный фокус — «ровно-в-одиннадцать-на-месте» — с такой потрясающей воспроизводимостью получался только у Сани…

Впрочем, кому Саня, кому Александр, а кому и Александр Владимирович. Последнее было бы вернее всего: большинству коллег он годился если не в отцы, то в дядюшки. Однако при знакомстве он представлялся исключительно Саней, передвигался быстрой рысью или галопом, лишь в очень присутственных местах переходя на шаг, а нагрудный карман его рубахи из линялого денима всегда оттопыривал плейер. Так что все здесь без особой неловкости обращались к нему просто по имени.

— Сань, я вам лампы принесла, — сказала завредакцией, прикрыв ладошкой телефонную трубку. — Да-да, слушаю вас…

Все знали о его хобби — коллекционировании радиоламп, и к жукам в чужой голове относились уважительно. Посмеивались, но не удивлялись. Кто-то любит автомобили, кто-то без ума от всего плоского и суперплоского, а кто-то прется от радиоламп. Нормально. Ничем не хуже собирания спичечных коробков и консервных ножей.

Он поставил сумку, сложил ровной стопкой листы корректур на своем столе. В чайной комнате трепались бильд-редактор с обозревателем.

— …А я ему говорю — ты купил кинескоп без ушей. Это была такая корка у нас в КБ. Отдел дизайна разработал новый корпус — низенький, плоский, весь из себя такой… Пошла сборка, оп-па — кинескоп не лезет. Уши мешают, ну, те, за которые его носят. Цех — ё-моё. Мы им — пилите уши. Они и спилили, конечно. Вся партия вышла с кинескопами без ушей. Гы-гы.

— Люди! Саперави от двадцать третьего числа пить НЕЛЬЗЯ!

— Типа того. Нет, они работали нормально, но когда кинескоп кердыкнется — а они кердыкались! — заменить его было невозможно. Никакой сервисмен тебе уши пилить не станет.

— Я тебя понял. Это ты к тому, что детали, идущие под замену, должны быть заменяемы.

— Золотые слова! — воскликнул Саня, наливая кипятку в стакан с пакетиком «Липтона».

Золотые слова. Детали должны быть заменяемы. Много тебе будет проку от самого навороченного девайса, с самыми что ни на есть идеальными параметрами эксплуатации, если этот девайс выберет неподходящий момент и, но выражению коллеги Виктора, кердыкнется, да так, что ты не сможешь его починить? Утешит тебя тот факт, что вероятность отказа составляла десятые доли процента? Вряд ли.

— Да, хорошо. Спасибо. Всего доброго, — в третий раз произнесла завредакцией и с грохотом опустила трубку на рычаг. — Ух! Вот, Саня, держите. Папа с работы вынес, ему велели шкаф освободить.

— Настенька, спасибо, — сказал он, отодвигая чай и корректуры, — о, какая прелесть.

— Семеныч прикармливает в журнале извращенцев, — сказал Витька. — Саня, вы знаете, что такое технонекрофилия?

— Отстаньте от Александра, — сказала Настя, — он строит подпольную радиостанцию.

— Настенька, спасибо еще раз, — галантно сказал он. Ничего нового и особо нужного в свертке не было, но запас карман не тянет. — Технонекрофилия — патологическое пристрастие к неработающей технике. В моей коллекции все только работающее.

— Вот еще, — Настя вытащила из сумочки две большие стеклянные, — я их боялась побить.

— Какая прелесть, — машинально повторил он. — Спасибо, Настя.

Радости не было. Он думал, что когда (если) найдет эту штуку на радиорынке или в чьем-нибудь ненужном хламе, то от счастья будет прыгать до потолка, петь во весь голос; даже начинал напевать про себя, представляя, как это случится… Но теперь он испугался. Откладывать больше нет повода.

продекламировал Витька.

— Ты, некрозоофил, свои триста строк про дивиди мне принес? — ласково поинтересовалась Настя.

— Э-э, Настюш…

— Не принес.

— Насть, я знаю, что я негодяй. Я исправлюсь.

— Ты последний негодяй, — уточнила Настя. — Все уже сдали, ты один остался.

— Как все? А Серега?

— Лебедев предпоследний, — Настя сверилась со своим кондуитом, — вчера вечером сдал. А макет уходит сегодня в семь.

— Так я сейчас! Минутное дело! — Виктор испарился.

— А в самом деле, Сань, что ты с ними делаешь? — спросил бильд-редактор, выбивая трубку.

— Они красивые, — ответил он. — И светятся в процессе эксплуатации. Ты должен помнить.

Святая правда. Они светились. И весь агрегат сиял, будто новогодняя елка. Теперь наконец-то готовый к работе.

Девочка Настя ошиблась совсем немного. Устройство, которое он собирал пять лет, не было подпольной радиостанцией. Собственно, принцип действия был таков, что он даже сам с собой не употреблял названия, отражающего назначение. Перед самим собой тоже не хочется выглядеть идиотом. Мысленно он называл это просто «прибором». Шкаф, набитый высокотехнологичным стеклом и проводочками, приютился на чердаке старого Дома культуры, где он вел компьютерный кружок (то есть разговаривал с тремя толковыми десятиклассниками, пока остальные балбесы играли в игрушки). Добрейшую директрису ДК нисколько не волновало, что «прибор» не похож ни на компьютер, ни на радиоприемник.