Свидания в непогоду

Каждый день на истоптанном крыльце с резными перилами показывалась озабоченная Нюра. Мимо, от мастерских, проходили ремонтные рабочие, трактористы. Стягивая рукой ворот вязаной кофточки, Нюра спрашивала их:

— Послушайте, вы Якова Сергеича не видали? А Андрея Михалыча, послушайте?

— Не видали, Нюрочка, не видали, — отвечали ей.

Только Коля Миронов, если случался тут, кивал куда-то через плечо, говорил острым тенорком:

— Там они… Никак к ларьку пошли, — и, подскочив на крыльцо, раскидывал руки: — Красивая ты моя, может, я нужен?

— Ну тебя, — отмахивалась Нюра. — Я же серьезно. Из района звонят.

От Жимолохи несло прохладой, тленом перегнивших осок. В поселке, у клуба, пиликала ранняя гармонь: «Мое счастье где-то недалечко…» Нюра смотрела на тропу к мастерским, на дома, испятненные пылающей по-осеннему листвой, и, вздохнув, возвращалась в контору. И уж совсем некстати увивалась за нею гармонь: «Без тебя тоскую я давно…»

Нелегкое это дело — быть диспетчером районной «Сельхозтехники», да еще в неполных двадцать три года. Помни каждую минуту, сколько машин и где находятся, чем заняты; одному дай одну справку, другому другую; держи в своих руках ремонтную службу. А руки у Нюры худенькие, как у подростка, и, хотя ноготки блестят розовым лаком, пальцы вечно в чернилах. Писать иначе, чтобы не запачкаться, Нюре просто невозможно: то звонок отвлечет, пока опускает перо в чернильницу, то в спешке схватит вставочку не с того конца.

Пройдя коридором в свою комнату, Нюра садилась к щитку коммутатора и вызывала Березово:

— Алло, исполком? Передайте, пожалуйста, товарищу Прихожину: Якова Сергеича пока нет… Да, да, позвоним попозже!..

Нюра опускала трубку на рычажок и, пользуясь минутным затишьем, подкрашивала губы. И прислушивалась: чьи-то шаги в коридоре, — не Якова ли Сергеича? Нет, его грузные, со скрипом…

По-разному проходят дни в конторе. Иной раз во всех комнатах толчея и от табачного дыма не продохнёшь. Так бывает в часы выдачи зарплаты. Свои рабочие и нештатные, которых в бухгалтерии презрительно называют «шабашниками» (а денежки, между прочим, выплачивают) теснятся у окошка кассы, здесь же рассчитываются между собой, а кое-кто, поглядывая, не настигла бы жена, складывается с приятелем на «малыша».

В часы диспетчерских совещаний тоже не слаще. Служащие все на ногах. Кто спешит в кабинет Якова Сергеича со справкой, кто разыскивает нужного позарез человека. А то вдруг понаедут, точно сговорившись, механики из хозяйств, председатели колхозов. По неистребимому обычаю проталкивают застрявшие в ремонте машины, вымаливают запчасти.

В другие же дни хоть шаром покати — ни толкачей, ни жалобщиков, ни шума.

Но в любую пору служебного дня сидит у своего щитка Нюра, и в любой час щелкают в бухгалтерии арифмометры и костяшки счетов, а рядом, в планово-производственном отделе, слышится голос Климушкина — начальника отдела.

Жиденькие волосы Климушкина разделены пробором; глаза умильные, особенно в минуты, когда двум своим сотрудницам рассказывает он разные поучительные истории — преимущественно из чужой жизни.

Истории не мешают Климушкину пунктуально исполнять обязанности и требовать того же от сотрудниц. Иногда лишь, во второй половине дня, плановик позволяет себе размяться, постоять с любопытством у окна, хотя смотреть в него решительно не на что.

Окно выходит на задний двор конторы, огороженный глухим забором. Вдоль забора жируют гигантские лопухи, а в самой глубине двора, подальше от глаз, стоит покрытый толем навес. Под ним громоздятся ящики с недописанными буквами трафаретов: «Верх»; «Низ»; «Не кантовать!» Это — особый склад. По распоряжению Якова Сергеича здесь до поры хранятся случайно засланные в «Сельхозтехнику» или ожидающие своей очереди для использования узлы машин, различные установки и запчасти.

Климушкин не может смотреть равнодушно на ящики. Ведь всё это — мертвый капитал, а текущий счет в банке не густ. Куда смотрит Яков Сергеич, на что надеется?

Ага, вот и сам он, легок на помине! В вылинявшем картузе неторопливо идет к навесу. С ним и Андрей Михалыч. «Ну-ну, пусть поглядят, голубчики, пусть почешутся». Пока Климушкин думает так, через коридор доносятся до него беспокойные возгласы с крыльца: «Послушайте, вы Якова Сергеича не видали? А Андрея Михалыча, послушайте?» Проще простого окликнуть их, сказать, что разыскивает Нюра, но Климушкин, пощелкивая пальцами, идет к столу: «Ничего, придут, никуда не денутся».

Сухой желтый лист слетает с березы. Под забором, притесненная лопухами, вянет трава. Яков Сергеич Иванченко, управляющий «Сельхозтехникой», и главный инженер Лесоханов подходят к навесу.

— Вчера опять звонил Прихожин, — говорит Яков Сергеич. — Пристает: почему установки маринуем? А мы, что ли, маринуем?

Лесоханов молча грызет ноготь. Умолкает и Иванченко. Дряблые складки залегают в уголках его губ.

Еще весной на усадьбу завезли десять комплектов новых доильных установок. Вот здесь, под навесом, и разгрузили. Шесть комплектов удалось тогда же продать хозяйствам, остальные застряли. Не велик прок и от проданных: только три успели смонтировать. Это за полгода-то!