Свидания в непогоду - [3]

У Нюры простенькое лицо с чуть вздернутым носиком; на висках болтаются смешные кудряшки, глаза не поймешь какие — то ли зеленые, то ли желтые. И фамилия у Нюры для непривычного слуха смешная: Лобзик.

Немногие в Снегиревке знают, что Нюра — круглая сирота, потерявшая в войну родителей. Но многим памятно, что года четыре назад была у нее милая девичья фамилия — Травина, а Лобзиком, Юркой, был здешний молодой и расторопный механик.

И в глаза и за глаза Лобзика не называли иначе, как Юркой, а то еще и добавляли: «разудалая душа», «ветродуй». Нюру коробило это, но Юрка был в общем-то добродушный и с лица приятный. В ту пору она только приехала в Снегиревку, зеленая, как дикое лесное яблочко. Поступила счетоводом в МТС; жила, как и теперь, у двоюродной тетки Глафиры, в комнатенке с отдельным входом. Лобзик приходил сюда вечерами, а после поездок в Березово и по району приносил иногда шелковый платок, полкило недорогих конфет или бутылку вина. И однажды он поведал Нюре, что не может представить себе дальнейшую жизнь без нее. У Нюры сердчишко затрепыхалось, но, ласково сдерживая Юрку, она сказала, что брак, как положено, надо оформить в загсе.

— А я разве что говорю? — сказал Юрка. — Загс так загс!

Через год у Нюры родилась дочь. Лобзик всю неделю, пока она лежала в больнице, был в дальней командировке. Нюра придумала несколько имен для дочери, а окончательный выбор отложила до возвращения мужа. Она была уже дома, когда заявился Лобзик. Такой же непоседливый, бездумный, только носом повел, увидев конвертик с ребенком на Нюриной кровати. Не справился — кто родился, всё ли обошлось благополучно, — Нюра сама рассказала.

— Как назовем ее, Юрик?

— Смотри, тебе видней, — сказал он.

— Если Люсей, Людмилой? Как считаешь?

— Валяй, — сказал Юрка.

«И правда, ветродуй», — горько подумалось Нюре.

С помощью Глафиры она воспитывала дочь, ходила на службу, училась на диспетчера. Лобзик всё чаще пропадал в разъездах, а раз исчез куда-то и месяца два не показывался. Из МТС он ушел, работал в леспромхозе, потом перебрался в Березово, на мебельную фабрику. Нюра крепилась. Старалась убедить себя, что ее Юрик не такой, как думают другие, что еще вернется, а чувство отзывалось тревожно: нет, нет. Обманута. Покинута… Еще через полгода он снова появился на горизонте. Зашел в Нюрину комнату, как гость. Не раздеваясь, присел у стола:

— Ты знаешь, получилась такая штука: я люблю другую.

Сказал легко, точно сообщал о хорошей погоде. Медля и заслоняя зачем-то дочь, Нюра спросила:

— Кто она?

— Ну, это несущественно, — помахал рукой Юрка. — В общем, оформляем развод.

И укатил Юрка в райцентр, одарив Нюру своей необыкновенной фамилией и дочерью. Попозже Нюра удивилась: ни большого огорчения, ни жалости к себе или к Лобзику не почувствовала она в эту последнюю с ним встречу, — одна пустота. Но где вы, девичьи годы? Где ты, Анютка Травина, зеленое лесное яблочко?

Время — восьмой час. Сводка Якову Сергеичу на завтра готова. Нюра прибирает стол, одевается и по привычке обходит комнаты — не задержался ли кто? Потушен ли свет? Опустив сумку на крыльцо, она закрывает дверь конторы большим висячим замком.

За Жимолохой, между холмами, еще тлеет полоска зари. В синеве неба мерцают, разгораются звезды, и кажется, оттуда, из неземных глубин, несет холодком.

Минуя чахлый сквер перед конторой, Нюра сворачивает на затененную деревьями тропу. Люся сидит у Глафиры; бездетная тетка привязалась к ребенку, можно не спешить. Под ногами шуршат опавшие листья, темно, а на душе у Нюры после хлопот светло, никаких волнений.

Она давно притерпелась к неудаче в личной жизни, подавила слезы. Никто во всей Снегиревке, включая родную тетку, не услышал от нее ни одного осуждающего слова о Лобзике, и про себя она даже простила его. Со своими механизаторами Нюра дала зарок быть осмотрительней: что-нибудь сердечное, близкое — ни-ни. И механизаторы уважают Нюру, ничем и никогда не напоминают ей о непутевом Лобзике.

И с чужими Нюра не встречается. Правда, полгода назад сватался один вдовый железнодорожник, тоже с дочерью-малолеткой. Железнодорожник чем-то заведовал на станции, красным уголком или библиотекой, и, как общественник, читал иногда лекции в клубе. После одной лекции Нюра и познакомилась с ним. Ее смутило, что, такой разговорчивый на трибуне, он с глазу на глаз всё больше молчал, стискивая в ладонях ее руки. Раза три-четыре встречались они потом. Железнодорожник приносил ей цветы из станционного палисадника. Вручая как-то Нюре букет, он сказал грустно:

— Нюрочка, мы могли бы объединить наши усилия по воспитанию детей.

Без робости и без волнения смотрела она на него: глаза, кажется, добрые; вот только лицо сильно вытянуто и какое-то всё плоское, точно утюгом по нему прошлись. Мягко, боясь обидеть человека, Нюра сказала, что уже испытала превратности замужней жизни и в любви разочарована. Железнодорожник обмяк и ушел. Он еще посылал ей цветы с записками. Цветы Нюра ставила на стол, записки хранила в шкатулке, не отвечая на них. «Ничего не нужно, ничего», — убеждала она себя. Тем дело и кончилось.

Неторопливо подходит Нюра к трехоконному домику Глафиры. В двух окнах на теткиной половине горит свет. Нюра заходит со двора к тетке; навстречу ей бежит пухлая девчушка в пестром платьице. Люся. Нюра поднимает ее, целует. Поговорив с Глафирой о всякой всячине, она забирает дочь и идет на свою половину.