Девчонку Ренцо выиграл в кости.
Хотя, выигрышем это назвать сложно, Гарпию просто сбыли с рук, возиться с ней — себе дороже. Дикая. Но настолько красивая, что Тони Мастронзо, купивший ее за бесценок еще на рынке у Иримина, не оставлял попыток укротить до сегодняшнего утра. Сегодня — она едва не перегрызла ему горло.
Теперь от красоты мало что осталось — все лицо в кровоподтеках. Обнаженное тело совсем тонкое от истощения, едва не прозрачное, все ребра видны. Руки растянуты между прутьями клетки, привязаны и запястья содраны до кости. Глаза закрыты. Клетка маленькая, здесь невозможно ни встать в полный рост, ни лечь. Тони боится ее даже сейчас.
Дикая и почти безумная, как говорили, животное, а не человек.
Но Ренцо видел больше.
Он видел отчаянье и ненависть в ее огромных глазах, но не безумие. И не страх. Решимость.
Видел, как она пела песню ветру.
Гарпия была джийнаркой, чистокровной. Тех самых чистых и древних кровей — рыжая и золотоглазая. Дурная кровь, как говорили. Но это значило, что свободу она ценила превыше всего, превыше жизни. Силой ее не укротить.
Да и не Гарпия… но как звали девчонку на самом деле, Ренцо не знал.
Зачем она ему — не знал тоже.
Знал лишь, что рабыня-джийнарка — большая ценность, если найти к ней подход.
Через неделю они будут дома… бог ты мой, спустя пять лет! На виноградники ее отправить? Если выживет. А там будет видно…
— Забирай ее! — Тони смеялся, сложив на животе толстые мягкие руки. — С клеткой ведь возьмешь? Я за клетку прошу не дорого, всего полторы тысячи лир, только для тебя, трибун. Бери, не обеднеешь.
— За девчонку ты заплатил сотню.
— Девчонку я отдаю тебе даром. Она твоя. Но хорошая крепкая клетка и спокойный сон — стоят дороже.
— За полторы тысячи можно купить хорошо обученного раба.
— Ты торгуешься, трибун? — Тони довольно и жадно ухмылялся.
— Нет, — сказал Ренцо, — не торгуюсь. Я возьму ее так. Открывай.
Тони помрачнел, потер шею, где отчетливо виднелся след от зубов.
— Не шути, трибун! Если тебе надоело жить, то мне еще не надоело. Она убьет сначала тебя, потом… Я отдам тебе клетку за тысячу.
Ренцо покачал головой.
— Мне не нужна клетка.
— Восемьсот!
— Ты теряешь хватку, Тони. Открывай.
— Э-ээ, хитрый Лоренцо! — Тони вновь неуверенно засмеялся, погрозил пальцем. — Я знаю, чего ты хочешь! Ты хочешь, чтобы я подарил тебе клетку так?! Думаешь, я испугаюсь настолько, что сделаю это? Нет. Восемьсот и точка!
Ренцо подошел и остановился у двери, давая понять, что пустые разговоры ему не интересны.
Тони нервничал.
— Семьсот пятьдесят, трибун! Только для тебя. И мои парни сами отнесут клетку к твоему шатру.
Ренцо протянул руку, ожидая ключ. Видел, как девчонка в клетке вздрогнула и чуть вытянулась, прислушиваясь, не открывая глаз.
— Что ты будешь с ней делать, трибун?
— Ты не знаешь, что делать с женщинами? Ты евнух, Тони?
Нет, Ренцо собирался сделать несколько иное, но объяснять сейчас бесполезно. Так проще.
Тони поджал губы, почти обиженно.
— С ней? Она отгрызет тебе яйца, трибун. И придется искать нового командира.
— Не придется, мы уже дома. А ты хочешь на это посмотреть? — поинтересовался он. — Давай ключи. Иначе я позову кузнеца и сломаю замок.
В конце концов, Тони сдался.
Чтобы пролезть внутрь, Ренцо пришлось пригнуться.
— Эй! — тихо позвал он. — Я заберу тебя.
Во что он ввязывается?
Девчонка не шелохнулась. Она почти висела на руках, ее держали только веревки, а ноги не держали вовсе. Тощая. Едва наметившиеся бугорки девичьей груди и впалый живот. Ребро сломано, или, по крайней мере, трещина в нем — бок посинел и припух. Разбитые губы, кровь запеклась.
— Я заберу тебя, — тихо повторил Ренцо по-джийнарски.
Он был уверен, что девчонка сносно понимает и илойский язык, но сейчас будет правильно говорить с ней именно так, скорее отклик.
Она не ожидала и не поверила, распахнула глаза разом. Огромные, золотые глаза на поллица. И жгучая ненависть в них… и лишь в самой глубине, на дне, капелька удивления.
— Ты ведь меня понимаешь? — сказал Ренцо по-джийнарски. — Теперь ты принадлежишь мне. Сейчас я заберу тебя с собой. Перережу веревки.
Нельзя сказать, что он знал язык в совершенстве, но за пять лет успеваешь выучить многое. Объясниться, по крайней мере, в состоянии.
Медленно достал нож, без резких движений. Не стоит пугать, если хочешь добиться понимания.
Стоять, согнувшись, было неудобно.
— Сначала я освобожу одну руку, — тихо сказал он. — Вот так… Теперь другую.
Ее правая рука бессильно повисла плетью, но лишь на пару мгновений. Гарпия почувствовала свободу. Еще мгновение, и она бросилась вперед, что есть силы вцепившись ногтями и зубами в руку Ренцо, державшую нож. Ему стоило усилий не дернуться и не ударить ее, только замереть, пережидая.
Девчонка яростно зарычала, вгрызаясь сильнее, со всей ненавистью. Ренцо стиснул зубы — от пальцев до самого плеча пронзило острой болью. Вдох-выдох. Надолго ее сил не хватит. Нужно лишь чуть-чуть переждать, и еще немного, чтобы не дрогнула рука и голос.
Прокусила. Сквозь рубашку. На предплечье, чуть выше запястья, расползается алое пятно.
— Ты пьешь кровь? — холодно спросил Ренцо.