Случайный трофей Ренцо - [5]

И все же… есть с ним за одним столом? Дин не одобрил бы. Дин сказал бы, что если она готова делить ужин с врагами, то тем самым предает память всех, кто погиб, сражаясь в этой войне… Дин очень гордый. Он бы не стал. Он бы смог убить и умереть, не испугался бы.

А мама сказала бы: оставь эту гордость мужчинам. Война — их дело, смерть — их дело, твое — сохранить жизнь, свою и всех, кто рядом с тобой. Ты — это любовь.

Но любви больше не осталось.

Мама умерла вместе с отцом, не пожелала оставить его…

Мэй поставила кружку на стол. Хотелось плакать.

Лоренцо жевал бутерброд, разглядывая ее.

— Что-то не так? — спросил он.

— Я не могу, — ее губы дрогнули. — Не могу…

— Не можешь есть? Тебе плохо?

Она покачала головой, изо всех сил пытаясь понять и справиться.

Честность лучше лжи.

— Не могу с тобой, — сказала тихо. — С тобой за одним столом… это не правильно. Ты убийца.

Едва удержалась, чтобы не зажмуриться, потому, что была уверена — сейчас он ударит ее. Где-то в глубине души даже хотела, чтобы он ударил. Тогда все было бы проще, тогда она смогла бы ненавидеть его всем сердцем. Тогда она нашла бы в себе силы сказать «нет».

Он не ударил, только усмехнулся. Взял свою кружку, поднялся, отошел и сел на кровать.

— Теперь мы не за одним столом, — сказал он. — Если хочешь, вместо молока я налью себе вино, ты будешь есть кашу, а я мясо и сыр, тогда мы ничего не будем делать вместе. Я могу даже подождать, пока ты доешь.

Он издевается?

Мама сказала бы: когда гордость переходит границы упрямства, она становится глупостью.

Лоренцо едва заметно улыбался. В его словах не было зла, только попытка показать ей, что она ведет себя как ребенок.

— Умирать от голода долго и тяжело, — сказал Лоренцо. — Если хочешь, я могу сломать тебе шею, и ты умрешь быстро.

Мэй поджала губы. Постаралась выпрямиться, расправить плечи.

— Нет, — сказала она, взяла молоко. — Я была не права. Ты можешь вернуться за стол… если хочешь…

Для того чтобы признать свои ошибки, нужна смелость. Будь смелой, — отец всегда говорил так.

Лоренцо засмеялся. Вернулся, снова сел рядом.

Каша была холодная, но такая вкусная, какой Мэй еще никогда в жизни не ела. Главное — не спешить.

3. Илойский трибун

Лисичка. Маленькая рыжая испуганная лисичка, в любой момент готовая ощетиниться и клацнуть зубами. Растерянная.

Маленькая растерянная девочка.

Хотя, не такая уж и маленькая, многие джийнарки в ее возрасте уже давно замужем и имеют по паре детей. Но не она. Эта лисичка из богатой семьи, видно сразу. Ее родителям не было нужды поскорее сбыть девочку с рук. Возможно, у нее даже есть муж, но дети — вряд ли. Спросить?

Какое ему дело?

У Кайо дочь почти ее ровесница… но Кайо рано женился, ему и двадцати не было… У Ренцо сыну скоро восемь, а дочери чуть меньше пяти, он ее даже никогда не видел ее, не успел. Жена красавица… Пять лет, бог ты мой…

Лисичка осторожно пила молоко.

Мэй. Имя — это уже важно.

Ренцо смотрел, как она пьет, сам задумчиво сжимая в ладонях кружку.

— Сейчас придет врач, — сказал он. — Ты, пожалуйста, дай себя осмотреть. Не сопротивляйся, не кусай его, хорошо? Он не сделает тебе ничего плохого.

Мэй напряженно сверкнула глазами.

Вряд ли она позволит, чтобы успокоиться — ей нужно время. Ничего, как-нибудь справится.

Однажды в детстве они с братом нашли лису на заднем дворе. Молодую и глупую, что не побоялась подойти близко к жилью, везде сунуть свой нос, но запуталась в старых сетях под навесом. Никак не могла выбраться.

Лино решил освободить ее. Но лиса боялась слишком сильно, пожалуй, людей больше, чем смерти. Она рвалась и кусалась из последних сил, не понимая, что ей не желают зла. Такая маленькая и такая отчаянная. Лино было девять, Ренцо пять. Можно было позвать взрослых, но Лино все хотел делать сам, и никогда не отступал от задуманного.

Лиса изорвала ему все руки, но Лино не плакал, только кусал губы, когда врач накладывал швы.

Потом лиса убежала. А Лино остался, и тогда страшно гордился своим поступком, видел себя героем, спасителем, а Ренцо еще больше гордился братом.

Сейчас…

Вот она — его лисичка.

Смешно.

Сейчас все иначе.

Сейчас гордиться ему нечем, как бы ни поступил.

* * *

— Трибун! Что ты творишь? На тебя уже жалуются.

Легат был огромный, как и все драконы, стоило ему войти — в шатре сразу стало тесно. И еще теснее стало, когда вслед за легатом вошел представитель Гильдии с охраной.

Ренцо бросил короткий взгляд на Мэй.

— Сиди, все хорошо, — тихо сказал он по-джийнарски.

Поднялся на ноги.

— Кто жалуется? — громко спросил он.

— Тони Мастронзо. Говорит, ты освободил девчонку, а девчонка опасна.

— Тони жадный трус, Тэд, ты же знаешь его. Он хотел продать мне клетку, и теперь недоволен. За девчонкой я прослежу сам. Под мою ответственность.

Почти непроизвольно он шагнул вперед и в сторону, закрывая Мэй собой. Она не двинулась.

Легат криво ухмыльнулся.

— Она чистокровная джийнарка, трибун, посмотри на ее глаза. И я бы не советовал поворачиваться к ней спиной. Это она порезала тебе шею? Не пытайся скрыть, на воротнике все равно осталось пятно. Хочешь развлечься? Поиграть с ней? Играй… Я верю в твои силы, верю, что ты можешь не спать, не срать, не отходить от нее ни на шаг до самого Илоя, да и потом тоже. Но парни волнуются. Если не хочешь сажать ее на цепь, то крайне советую нанять хорошую гильдейскую охрану, даже не своих волков, и поставить у шатра, пусть сторожат, всем будет спокойнее. Но клетка обойдется тебе дешевле.