Константин СИМОНОВ
ПЕРВАЯ ПРОЗА
Беседу вел В. КОСОЛАПОВ
— Не так давно в одном из интервью, отвечая на вопрос, что из написанного вами в годы войны вы сами считаете наиболее существенным, вы из прозаических вещей назвали «Дни и ночи». С тех пор как читатели впервые познакомились с главами этой книги, опубликованными в «Красной звезде», прошло немало лет — почти три с половиной десятилетия, а книга живет и сегодня. Это означает, что она, как. принято говорить в таких случаях, «прошла проверку временем». Время же, как известно, — судья самый строгий, самый бескомпромиссный и нелицеприятный. Книгу читает и молодежь — те, кто родился и вырос уже после войны; ее читают и перечитывают и люди старшего поколения. Она выдержала десятки изданий у нас в стране и за рубежом. У всех, кто сам не был тогда в Сталинграде, без ваших «Дней и ночей» представления о Сталинградской битве, ставшей поворотным этапом в ходе великой войны, были бы ощутимо беднее.
Сегодня я хочу просить вас, Константин Михайлович, поподробнее, насколько это возможно, вспомнить историю возникновения «Дней и ночей». Я, разумеется, понимаю, что первотолчком к ее созданию послужила ваша поездка осенью сорок второго года в Сталинград. Не будьэтой поездки, не было бы и книги. Но все-таки когда и как родился ее первоначальный замысел? Ведь появившийся в сентябре сорок второго года в «Красной звезде» ваш очерк «Дни и ночи» был еще мало похож на будущую книгу, хотя, конечно, что-то из очерка потом и перешло на ее страницы.
— Тогда, под Сталинградом и в Сталинграде, я ни о какой книге не думал. Просто, как говорится, не до того было. Момент был очень жесткий. Когда редактор «Красной звезды» Ортенберг предложил мне лететь вместе с ним в Сталинград, я, откровенно говоря, лететь даже побаивался, у меня немножко поджилки тряслись.
Первые разговоры о Сталинграде произошли у нас, еще когда мы не добрались до самого города. Это были разговоры с людьми, которые вышли из боев. Так появился очерк «Солдатская слава» — о разведчике Семене Школенко. Потом мы перебрались в Сталинград. Оттуда я передал два очерка. Один из них — «Бой на окраине». Это о боях в районе тракторного завода. Я там был, в тех местах. Был в батальоне старшего лейтенанта Ткаленко. Он-то и стал одним из центральных героев очерка. Вадим Яковлевич Ткаленко жив. Не так давно я опять встретил его здесь, в Москве, на моей читательской конференции.
Очерк «Дни и ночи» — это как бы попытка дать общую характеристику того, что происходило тогда в Сталинграде. Дело в том, что в газетах сообщалось о боях в районе Сталинграда, а о том, что бои шли уже в самом городе, газеты еще не писали. Очерк «Дни и ночи» должен был впервые сказать об этом и дать ощущение общей картины героически сражавшегося города. В Москву очерк передавался прямо из военного узла связи по проводу. Часть его, насколько мне помнится, была написана, а отдельные куски я просто диктовал, сверяясь с заметками в блокноте. Время не ждало!..
Когда начались наши наступательные бои, меня в Сталинграде уже не было. В ноябре сорок второго я улетел на Север, потом был на Западном фронте. Зиму и начало весны сорок третьего провел на Кавказском, потом на Южном фронте. Вернулся в Москву и опять полетел на Южный фронт. Мысли написать повесть или роман о Сталинграде у меня и тогда еще не было.
Любопытно: эта мысль — написать о Сталинграде большую по объему вещь — раньше, чем у меня, созрела у другого человека. А именно у Юлия Чепурина. Он был участником обороны Сталинграда. На Южном фронте, когда я свалился с гнойной ангиной и лежал какое-то время в медсанбате, потом в околотке, в штабе фронта, он ко мне заходил, показывал своих «Сталинградцев». Это был, помнится, первый, черновой вариант. Я прочел с интересом, дал ему некоторые, как он потом говорил, добрые советы.
С Южного фронта я вернулся в Москву в апреле. К концу апреля на всех фронтах установилось затишье — самое, пожалуй, длинное за войну затишье перед Курской битвой. И вот тут я почувствовал, что надо бы написать какую-то большую вещь. Впечатлений накопилось много, я был буквально набит ими. Представление о переломе, наступившем в ходе войны, у меня лично сложилось на основании разных материалов и наблюдений. То, как мы выстояли, как мы не отступили за Волгу,— это было связано со Сталинградом. А то, как мы начали наступать, начали ломить немцев, — это для меня уже было связано с Северным Кавказом, с наступлением на Ростов.
О том, что хотелось бы написать о Сталинграде, я сказал редактору «Красной звезды». Мне дали двухмесячный отпуск, и я уехал в Алма-Ату, где жили тогда мои близкие. Отпуск был дан для того, чтобы я написал прозу — повесть или роман. До этого такой опыт у нас в «Красной звезде» уже был: Павленко написал «Русскую повесть», Гроссман — «Народ бессмертен». Но так как я до войны писал поэмы и уже давно не возвращался к этому жанру, то сначала у меня где-то были колебания между желанием сесть за прозу и желанием написать большую лирическую или лиро-эпическую поэму. От редактора я не скрывал, что моя работа, может быть, выльется и в поэтическую форму, хотя от меня ждали прозаическую вещь, чтобы печатать ее в газете с продолжениями.
