Первая проза - [5]

— Расскажите, пожалуйста, о зарубежных изданиях «Дней и ночей». Может быть, о самом первом. Ну и хотя бы об одном-двух последних по времени.

— Впервые за рубежом «Дни и ночи» выпустило американское издательство «Саймой энд Шустер». Это так получилось. В войну в Москве был Уиллки, тогдашний неудачный кандидат в президенты США от республиканской партии. Он приехал посмотреть, что происходит в Советском Союзе, насколько есть расчет оказывать нам помощь. Мне показался он человеком с душой и с темперамен­том.

Что же касается его политических взглядов, то они, естествен­но, сильно не сходились с нашими. Я тогда только что вернулся из Сталинграда, и мы встретились с Уиллки. Переводчиком на этой встрече был его спутник Джо Барнс, тогда один нз редакторов «Нью-Йорк геральд трибюн», прекрасно владевший русским языком. Шел разговор о втором фронте. Основную роль в этом разговоре играл Эренбург, который вел его со свойственным ему блеском и умом. Но вот речь зашла о Сталинграде, и, поскольку я только что оттуда вернулся, разговор достиг наиболее резких нот, когда в не­го включился я. Я пытался дать понять — что это для нас такое? Уиллки это запомнилось. Написав потом книгу, он вспоминал это. Запомнилось и мне, потому что, повторяю, Уиллки показался мне человеком с душой, человеком, стремящимся разобраться в том, что происходит, человеком, с которым был смысл говорить и спорить. Джо Барнсу, видимо, это тоже запомнилось, и когда появились «Дни и ночи», то он именно их и перевел для «Саймон энд Шустер». В со­рок пятом году, уже после войны, книга вышла. И вышла большим тиражом, в несколько сот тысяч экземпляров.

Когда я приехал в сорок шестом году в США, там это был один из бестселлеров. Так что мое имя как писателя стало известно за океаном по этой книге. Мне пришлось все-таки упрекнуть Барнса — он не захотел расставаться со шпионской историей и оставил ее в первозданном виде по журналу. Она, конечно, не украшала книгу. Потом, к счастью, обычно печатали уже по книжному варианту, где этой шпионской истории нет. Но в первом американском издании она была.

Книга много раз выходила. Из европейских не знаю практиче­ски языка, на котором она не издавалась. Да и на основных азиат­ских языках тоже вышла. А на европейских на всех.

— Есть ли экземпляры «Дней и ночей», наши или зарубежные, которые вам особенно дороги, с судьбой которых связан какой-то памятный эпизод в вашей жизни?

— Есть несколько экземпляров. В сорок четвертом или в сорок пятом году я получил, например, книгу моих стихов и «Дни в но­чи», изданные в Магадане, на Колыме. Стихи были переплетены в линкруст. Видимо, вместо того чтобы отделать линкрустом какой-то кабинет, кто-то пожертвовал этот линкруст для переплета книги стихов. Причем и эта книга, и «Дни и ночи» изданы были очень хорошо с точки зрения технической редактуры. В то время в типогра­фии в Магадане были великолепные мастера своего дела. Дороги мне, конечно, экземпляры «Дней и ночей», вышедшие на вьетнам­ском языке. Во время войны во Вьетнаме это была одна из книг, ко­торая рекомендовалась в качестве своего рода пособия для команд­ного состава. Сейчас об этом странно вспоминать, но в известной мере такую же роль «Дни и ночи» играли и в Китае. Это потом уже меня там прорабатывали. Я стал «ревизионистом». Сабуров стал «ревизионистом». Все мы стали «пацифистами». Но раньше, когда китайская народная революционная армия воевала с Гоминьданом, книга моя где-то тоже была нужна. Так я слышал, когда был в со­рок девятом году в Китае военным корреспондентом «Правды».

— Я вспоминаю сейчас ваш рассказ «Полковник Сабуров», опубликованный, если меня не подводит память, в начале сорок ше­стого года, уже после войны. Рассказ, в котором вы показали, как сложились после Сталинграда судьбы героев «Дней и ночей», где встретили нашу победу генерал Проценко, Алексей Иванович Сабу­ров, ставшая его женой Аня — Анна Николаевна Клименко. Скажи­те, что привело вас к мысли написать этот рассказ? Не сыграли ли в этом свою роль письма читателей автору «Дней и ночей»?

— Сыграли, и весьма капитальную роль. Меня бесконечно спра­шивали: жива ли Аня, увидится ли она с Сабуровым. Я отвечал, что не знаю. Ну кто же может знать судьбу людей, когда война еще продолжается! В том-то и горе войны, что никогда не знаешь, что будет с человеком завтра. Отвечал по-разному, а меня все спраши­вали и спрашивали. Не помню сейчас, на каком письме, на тысяч­ном, что ли, я дал себе слово ответить все-таки на эти вопросы. И в конце концов написал этот рассказ. Написал после войны и, в об­щем, не связывал его так уж впрямую с «Днями и ночами», то есть его можно читать отдельно, не читая «Дни и ночи», а «Дни и ночи» можно читать без этого рассказа. Кстати, его первоначальное назва­ние было «Вместо эпилога».

Есть в рассказе и то, что мне нравится, есть и то, что не нра­вится. Есть там нота усталости от войны, усталости, которая дейст­вительно была. Есть и желание вернуться домой из этой послевоен­ной Германии. И острое чувство понесенных потерь, воспоминания о людях очень острые. И даже счастье встречи, хотя это и счастье, но не такое уж полное, потому что что-то мешает. Мешает многое пе­режитое. Мешает то, что у других это не получилось. Мешает ду­шевная усталость. Все это есть в рассказе. В то же время мне хо­телось как-то продолжить судьбы людей, ответить на вопросы. Я несколько раз печатал этот рассказ, но, как вы, может быть, заметили, никогда его не приплюсовывал к «Дням и ночам».