Шшш, шш-шшшш…
Шелестит ветер сухими метелками типчака. Налетает, кружит, то диким барсом прижимаясь к земле, то уносясь в небеса, пугая птиц. С востока, от Нижних гор идут тучи.
Холодно, пальцы коченеют на ветру. Я протягиваю руки к огню, пытаясь хоть немного отогреть, иначе кровь пойдет плохо, придется резать еще… Это последнее средство, я уже испробовал все, что мог. Лучше умереть, чем вернуться ни с чем.
Это последнее средство.
Беру в правую руку нож, сжимаю его левой ладонью с усилием выдергиваю. Боли еще нет. Кладу нож рядом с собой. Смотрю на глубокий порез, набухающий кровью. Кап. Кап-кап. Тонкая алая струйка падает в огонь.
— Прими… — замерзшие губы слушаются плохо. — Прими жертву!
Огонь взвивается, темнеет, испуганно мечется. С треском летят искры. Кровь… Сколько ее нужно? Сколько нужно, чтоб он услышал? Руки начинают дрожать, боль, до поры затаившаяся, вдруг накатывает. Еще? Надо еще. Пусть льется в огонь. Ничего, крови у меня хватит.
— Убери!
Глубокий густой бас, чуть с хрипотцой, тяжелая ладонь ложится на плечо.
Я поворачиваюсь рывком, едва не вскочив с места. Но та же ладонь останавливает меня — сиди. Это он! Точно такой, каким я запомнил его. Сколько раз я представлял эту встречу, лежа ночью без сна! Наверно, я предпочел бы, чтоб он явился в облике человека, но пусть так. Главное, что он пришел. Густая рыжая шерсть ерошится на ветру, а в янтарных глазах полыхает дикое пламя.
— Убери руку. Не оскверняй кровью огонь, — сурово говорит он.
— Я принес тебе жертву, Халид. Хотел, чтоб ты услышал.
— Я слышу тебя и так. Не стоило этого делать.
Он подходит к огню, садится на корточки, ласково шепчет что-то, и огонь понемногу успокаивается, начинает гореть ровно, словно домашний в очаге.
— Не делай так больше, Олин. Не лей в огонь… всякую дрянь.
Он подбрасывает сухих веток. Легкая, совсем человеческая ухмылка на зверином лице.
Я качаю головой.
— Иначе не вышло. Только так я смог вызвать тебя.
— Вызвать меня?! — он смеется, обнажая острые желтые клыки. Это смотрится жутковато. — Меня нельзя вызвать. Я не джин из бутылки, и ты не мой хозяин. Меня можно только позвать, и если я сочту нужным — приду.
— Я звал. Но ты пришел только тогда, когда я принес тебе жертву.
Я вижу, ему не по нраву мои слова, он хмурится, и небо супится тучами за его спиной. Где-то вдали слышны раскаты грома.
— Зачем мне твоя кровь?
— Не знаю. Илойские жрецы приносят кровавые жертвы своим богам. И они льют вино в огонь.
— Но они не льют в огонь кровь. А вино… лучше плесни мне в чашку, больше пользы.
Я поднимаюсь на ноги.
— Мне нужно поговорить с тобой, Халид.
— Я вижу.
Я хочу объяснить, и вдруг понимаю, что слов нет. Все, что хотел сказать, все, ради чего я скакал через дикую степь, все что мучило меня, разрывало на части, звало — все это кажется сейчас глупостью. Нет, хуже — это кажется ложью. Словно я сам пытаюсь обмануть себя. Этого ли я хочу?
Но отступать поздно.
Если я откажусь сейчас, если просто уйду — буду жалеть всю жизнь.
— Я хочу в легион, — говорю, выпрямив спину.
Его глаза темнеют. А небо разрывается проливным холодным дождем.
Я закрываю глаза, я слышу…
— Аве, Атрокс! — неистово ревет толпа.
Моя армия вступает в Илой! Мы вступаем. Весь город у моих ног, вот он — Большой Цирк, Боариум, Велабр меж крутых склонов Палатина и Капитолия, Илойский Форум и храм Диоскуров…извилистые улочки полны шума и толчеи…
…увижу ли когда-нибудь?
— Ты действительно этого хочешь? — говорит огромный рыжий дэв, глядя мне в глаза, ургат, старый забытый бог, громовержец, называющий себя Абу-Арджанг Ахмед Ибн-Сама Халид, Вечный.
— Да! — говорю я.
Капли дождя шипят в костре, заливая огонь.
Да, именно этого!
1. Что будет. Пир в честь победы
— Эй! Эй, ты! Ну-ка, поди сюда! Да, ты, рыжая! Давай, давай! Смелее!
— Лин, это рабыня Антония, он ее уже себе забрал.
— Что-то не похоже, чтоб он ее брал. Перебьется. Я за нее заплачу!
— Лин…
— Да пошел он! Дэнтер, чего тебе неймется? Вон выбирай, какие тебе нравятся? Беленькие? Черненькие? Уже? Ну, так еще давай! Смотри какие!…так! нальет мне кто-нибудь! Что, не видите, у меня вино закончилось, плесните еще!
— Хватит, Лин.
— Заткнись! Я больше месяца тут одну воду пил, пока этот треклятый Самат по камешкам разбирали. Думал — сдохну! Имею права теперь повеселиться! А? Вот! Имею! Эй, нимфа моя, да брось ты арфу, чтоб ее… сдалась она тебе! Хватит бренчать, иди сюда. Попку дай пощупаю. Хорошая у тебя попка. Да иди ж, что встала? Чего? Не понимаешь, что я говорю? Так я и на вашем песьем лае трели разводить умею! Что ты думаешь, раз тварь такая, илойская нелюдь, так и не могу ни хрена? Ну-ка, иди сюда! Уже идешь? От! Так тебе понятно, лапонька моя? Можно подумать, ты раньше не понимала, чего мне от тебя надо! Иди-иди! Да нальет мне кто-нибудь вина, наконец! Сколько можно ждать! Вооот! Вот так, давай еще… Заткнись, Дэнтер!
Хорошее вино? Не разобрать… нет, дрянное, кажется. Не важно!
— Ты чего так на меня смотришь, а? вакханочка моя меднокудрая? Ну чего? Ножки у тебя красивые, стройные, гладенькие… ох да… ножки… А? Чего дергаешься так? Что? Глаза тебе мои не нравятся? Да вот, такие глаза! Янтарные, мать их, глаза! Не то что… так, подожди… так у тебя… Ну-ка, дай посмотреть… Да какого ж…