Город встретил его неприветливо. Угрюмым, низким небом, пронзительным ветром с Балтики, мокрым снегом, слякотью покатых предпортовых улиц. Тщательно прибранные развалины протянули в небеса корявые пальцы, напоминая о том давнем уже времени, когда авиационный корпус опорожнился над городом, превратив его в дымящееся каменное крошево. Зябко перебирали ветвями под ветром нездоровые березы, выросшие на фундаментах былых человеческих жилищ. Темнели ранами ободранные стены гробницы Иммануила Канта. Сумрачно глядел под ноги бронзовый Шиллер, обреченный скульптором на вечную печаль.
И не верилось, что сегодня весенний месяц апрель, казалось, что поздняя осень подбирает с земли остатки живого и уносит их вихрями в мглистую даль.
Неделю Овцын прожил в гостинице. На «Кутузове» не нашлось электрогрелки для его каюты, а подселяться к старпому или механику он не захотел. Пришлось бы начать деловые отношения с душевных разговоров по вечерам, с опасной, но неизбежной откровенности, с сомнительного, не всегда бескорыстного приятельства, которое непременно возникает у людей, живущих в одной каюте. Можно очень убедительно доказать безнравственность чинопочитания, но все равно потом работа покажет, что дистанция между капитаном и подчиненными должна существовать постоянно. Раз упустив, ее уже не восстановишь. И тогда дело пойдет вкривь и вкось, натужно продираясь через хитросплетения самолюбий.
Когда механики, наконец, расконсервировали вспомогательный котел и соизволили по вечерам протапливать судно (они всем видом своим показывали, что труд этот тяжек, не обязателен, и зажигали форсунку всего на два часа), Овцын занял капитанскую каюту и только тут почувствовал, что он на месте.
Если прежде прожитый день означал немногим более, чем оторванный листок календаря, теперь время приобрело смысл, весомость и наполнилось работой - необходимой и строго распределенной между людьми. Холодный, заброшенный «Кутузов» стал оживать, восстанавливать истинный свой облик по мере того, как матросы снимали с бортов и палуб прочный слой грязи, а механики приводили в порядок машины. К ночи, уже переодевшись в пижаму, Овцын записывал в журнал сделанное за день. Точная служебная запись занимала немного места на странице. Десять человеческих сил медленно справлялись с пассажирским теплоходом в три тысячи тонн водоизмещением. Но времени до выхода в море оставалось достаточно, и не было у Овцына оснований слишком торопить команду. Подчеркнув записанное размашистой, отработанной еще на последнем курсе училища подписью, он брал книгу, ложился и читал, пока не смыкались веки, -привычка давняя, вредная и неискоренимая.
За ночь каюта выстуживалась, изо рта шел пар. Призывая на головы механиков апокалиптические казни, Овцын наскоро умывался - брился он с вечера, когда в магистрали была горячая вода, - и шел к соседу, Борису Архипову, пить кофе. Малютка буксир Бориса Архипова с неожиданным названием «Шальной» тоже обречен был стоять у этого причала, пока не сойдет лед на Финском заливе. Разница с «Кутузовым» лишь в том, что команда на нем полностью укомплектована, стоит полагающаяся вахта и течет нормальная судовая жизнь, в которой все на месте и все происходит вовремя. После необитаемой громадины «Кутузова» туда заходилось как в хорошо и любовно обжитой дом. На маленьком судне все легче и проще.
В середине апреля весна все-таки наступила. Утром Овцын вышел на палубу, увидел голубейшеее небо и солнце, которое сразу так припекло его, что пришлось вернуться и оставить плащ.
Вахтенный матрос сидел на причальном кнехте, задрав рябоватое, с закрытыми глазами, блаженное лицо. У самых ног человека юркие воробышки склевывали крошки. Вахтенный с закрытыми глазами - это вопиющий непорядок.
- Позавтракали, Федоров? - спросил Овцын, сойдя на причал.
Матрос поднялся, разомкнул веки. Воробьи вспорхнули от его сапог и
разлетелись.
- Подкрепился булочкой, - сказал матрос, глядя не на капитана, а в сторону солнца, щурясь и улыбаясь. - А как вы догадались?
- По выражению лица.
- Вы, наверное, на три аршина сквозь землю видите?
- К чему это мореплавателю смотреть сквозь землю? - сказал Овцын.
- Виноват, сквозь воду, - поправился Федоров. - Погода-то какая ласковая, а, товарищ капитан? Так, глядишь, и до праздников в море выйдем.
- И такое может с нами произойти, - кивнул Овцын, взглядом указал вахтенному матросу на место у трапа и пошел направо, к буксиру.
Борис Архипов, не прикасаясь к завтраку, ждал его в своей маленькой, опрятной каюте, которая каждый раз напоминала Овцыну прошлую навигацию. Тогда он вел на север такой же компактный, с высоко задранным носом и уходящей в воду кормой буксир и обитал в такой же тесной каютке. Это была его первая капитанская работа.
Борис Архипов протянул руку, чуть привстав с дивана, кивнул головой на кресло и сразу стал наливать кофе из собственного, замысловатой конструкции кофейника. И кофе у него был особой марки - арабикум, вывезенный из Висмара, где он принимал на верфи буксир. От двух чашек этого напитка исчезала из головы всякая накипь, предстоящие дела становились легкими, заботы - пустячными, а жизнь прекрасной. И весь мир казался курортом, созданным исключительно для твоего удовольствия.
