Два апреля - [2]

- Жаль, что этот мираж быстро проходит, - сказал Борис Архипов, отставив чашку. - Равно как и всякое самообольщение.

- Выпей еще дозу, - предложил Овцын.

- А сердце? - Борис Архипов сморщился и потер под галстуком.

- Не знаю про такое, - усмехнулся Овцын.

- Тебе тридцать? Недолго осталось. Лет через восемь узнаешь и уже до последнего в твою честь салюта не забудешь, - пообещал Борис Архипов. -Я в твои годы водку пивной кружкой пил, а теперь вот курю не взатяжку.

- Пил бы стаканом, как люди, - сказал Овцын.

- Люди... Что за удовольствие жить, как люди? - проговорил Борис Архипов неодобрительно. - Не люблю жить, как люди. Впрочем, я свое уже отжил. Пора под пресс.

- Врешь ты все, отец, - засмеялся Овцын. - Люди тебе нравятся, и пожить тебе еще охота, и сигаретой затягиваешься.

- Иногда, по забывчивости. А пожить... Пожить, конечно, не мешало бы... Ты сегодня куда деваешь вечер? - спросил Борис Архипов.

- Я не занимаюсь до завтрака этой проблемой, - сказал Овцын. -Впрочем, мне все равно.

- Вот то-то и оно... - задумчиво произнес Борис Архипов. - Для каждого есть только один город, где не все равно, как провести вечер. Там мы заранее знаем номер автобуса, в который сядем, выйдя из ворот порта. Мы точно знаем, на какой остановке сойдем. Мы знаем, где там ближайший «Гастроном» и в какую сторону от входа отдел, торгующий шампанским. Мы знаем даже, сколько ступенек в той лестнице, по которой поднимаемся с надеждой, тревогой и сладостным замиранием сердец.

- Это стихи, - сказал Овцын. - Среднего качества.

- А что ты хотел от старого человека, обремененного семейством? У которого к тому же истрепанное сердце и далеко не блестящая анкета? -Борис Архипов щелкнул пальцами и налил себе еще чашку. - Ты хотел от него «дыша духами и туманами»?

- Хорошая нынче погода, - сказал Овцын.

- Вот именно, - покачал головой Борис Архипов.- Что может быть убедительнее? Пойдем в театр?

- А что там?

- «Сирано де Бержерак». История о человеке, который жил не как

люди.

- Хорошая пьеса, - согласился Овцын, видевший ее давно и помнивший смутно. - Значит, пойдем.

- У тебя здесь еще не завелось дамы?

- Ты знаешь, где моя дама, - улыбнулся Овцын.

- Знаю, - сказал Борис Архипов. - И знаю, что это не то, сынок. Кратковременная эфемерида.

- Отчего же так? - спросил Овцын, и в душе вдруг всколыхнулось тревожное.

- Видал я твою даму... А во-вторых, для чего ты ходишь на междугородный переговорный пункт ? Не говоришь? Так я скажу: только для того, чтобы позвонить в контору Экспедиции и обругать начальство, что долго не присылает команду.

- У нее нет домашнего телефона, - сказал Овцын и тут же сообразил, что позвонить можно и по служебному, если захочется, можно и дать телеграмму с вызовом.

- Оправдываешься, - заключил Борис Архипов.- Что может быть убедительнее?

- Змей... - буркнул Овцын, думая о том, почему же он ни разу не позвонил Марине. - Если хочешь знать, в ранней юности я любил. Пылко, чисто и навеки. Тогда бы я звонил каждый день. Но ведь это не повторяется.

- Романов поменьше надо читать, особенно на ночь, - посоветовал Борис Архипов. - От них мозги становятся раком, пуще всего от нынешних, нравоучительных. И тогда естественная человеческая жизнь кажется пострадавшему субъекту непричесанной, дикой и вовсе безнравственной.

- А ты знаешь, какая она?

- Она большая, - сказал Борис Архипов. - В ней все можно найти. На любой вкус и норов. Ищи - и найдешь. Можно и не искать. Брать, что дают по табели снабжения, вроде рукавиц. Только это... Это как правило... некачественно, - подобрал он после паузы слово. - Ступай работать, сынок.

Да и я делом займусь. В семнадцать тридцать приходи ужинать.

- Объедаю я твой пароход, - улыбнулся Овцын. Ему было неловко, что он никак не может устроить у себя на «Кутузове» нормальную судовую жизнь. Не виноват, - а все же неловко.

- Ради хорошего человека и разориться не обидно, - сказал Борис Архипов.

2

Вернувшись, Овцын все делал как-то невпопад. Без толку вмешивался в работу старпома, оторвал от дела боцмана ради совершенно преждевременной проверки шкиперских кладовок, потом спустился в машину и там нервировал своим присутствием по уши вымазанных в масле механиков. Брался он за чужие дела, чтобы отвлечься от еретических мыслей о Марине, но не вышло. Короткая фраза Бориса Архипова все тревожила его, заставляла копаться в себе. Есть ли она, любовь, единение сродственных душ, чистое, как нынешнее небо, стремление человека к человеку?

Было ли у нас что общее, кроме наслаждения? - думал Овцын, раздражаясь. Была ли хоть искренность? Да, отвечал он себе. Была искренность тела, знающего, что оно не худо устроено, ведет себя естественно и таить ему нечего. А что больше?

Это началось осенью. Он только что вернулся из рейса. Друзья уговорили поехать за грибами. Лес оказался неуютный, сырой, гниловатый. Сыпались на голову листья и корявые сучки, ветки, сбрасывая капли, больно хлестали по лицу. Никакого удовольствия не было. Грибы ему попадались, но все не те, что нарисованы в купленной на вокзале «Памятке грибника», и он их не трогал. Туфли быстро промокли, лицо чесалось от липкой лесной паутины, а когда он сиял г шеи клеща, в душе окрепло брезгливое чувство к этому бессмысленному скопищу подгнивающих деревьев. Потеряв компанию, он не расстроился, не стал драть глотку, а надел на сук выданный ему полиэтиленовый мешочек и пошел на станцию, не зная направления, но уверенный, что инстинкт выведет. Так и случилось. Он поднялся на платформу, выпил в буфете теплого, приторно-сладкого кофе, съел твердокаменную котлету, рассмотрел плакат с выглядывающим из-под колес интеллигентом в шляпе и надписью «Не прыгай на ходу», в которой какой-то циник заклеил бумажкой букву «п», потолкался среди людей - и повеселел. Оставалось мечтать только о том, чтобы поскорее добраться до города, переобуться в сухое да хорошенько помыться, - а то вдруг еще заведутся эти лесные воши...