Два апреля - [5]

Соломон оторопел, поднял руки к лицу:

- А глаза? Что ты болтаешь, Иван! Разве так можно шутить?

Он прижал руки к выпуклым глазным яблокам, и пальцы побелели.

- Тише. - Овцын приблизился, обнял щуплое тело. - Возьму тебя вторым штурманом. Все равно капитан стоит вахту с младшим помощником.

- Но не за младшего помощника, - покачал головой Соломон.

- Это зависит от капитана.

- Ты будешь за меня работать на мостике? - спросил Соломон.

- Если потребуется.

- Чушь, чушь, чушь собачья, - затряс головой Соломон. - Никто меня не оформит, ты же сам знаешь, зачем лишний раз треплешь мне нервы?..

Когда они уже оделись, из комнаты вышла Марина.

- Можно, я с вами? - спросила она.

- Тебе же к восьми на работу, - сказал Овцын.

Она обняла его, сказала:

- Не надо так, я люблю тебя.

- Тогда к черту в пекло работу, поехали! - сказал Овцын. - Честное слово, оторвись моя голова, не каждый день слышишь такое.

- Некоторые никогда не слышали такого, - тихо сказал Соломон.

- Я и вас люблю, милый Соломон, - сказала Марина. - Только по-другому.

- Идите вы к бесу! - выкрикнул Соломон. - Нужна мне эта любовь по-другому, как...

В ресторане аэропорта он много выпил, говорил о море и плакал. Марина подвинула свой стул, обняла его и шептала ему на ухо неслышные слова. Глухо ревели невидимые самолеты. Овцын смотрел, как Марина нашептывает ласковое на ухо прослезившемуся Соломону. Впервые в жизни он почувствовал ревность. Понимал, что это глупо, но ничего не мог поделать и озлоблялся все больше.

В половине восьмого Овцын сказал:

- Очарование мое, а не пора ли тебе на службу?

Марина вдруг опустила плечи и поникла. Наверное, была уверена, что я сделаю что-нибудь, чтобы ей не идти сегодня на работу, сказал себе Овцын, без жалости глядя на опущенные плечи. Какая же работа после такой ночи? «Дело не столько в ночи, - продолжал он думать, - сколько в событии. Ведь я все понимаю, но почему ожесточаюсь? Почему мутное заливает душу, откуда потребность мучить доверившееся мне существо?»

- Самое время, - сказал он. - Не дай бог, остановится химический завод, тогда советская женщина недополучит синтетики.

Все чувствующий, все понимающий Соломон разогнулся, вытер глаза салфеткой.

- Это неизбежно? - сказал он. - Давай придумаем что-нибудь, чтобы Марине сегодня не работать.

- М-да? - Овцын закурил, дым попал в глаза, и он - очень, как подумалось, кстати - поморщился. - Если я возьму тебя на судно, ты и в море будешь говорить подобное ?

- Гад, - сказал Соломон. - Ты способен ударить собаку.

Овцын промолчал.

- Пойдем, Соломон, - сказала Марина. - Он выявился.

- Как же мы пойдем?.. Ведь мы вместе... - Соломон откинулся на спинку стула. - Да и денег у меня совсем нет.

- У меня есть три рубля. Нам хватит, - сказала Марина и встала.

- Нет, мы не можем... - пробормотал Соломон. - Так не делается. Мариночка, вы должны...

- То, что я была должна, я уже заплатила, - произнесла Марина и пошла к выходу.

- Не дури! - крикнул Овцын вслед. Она не обернулась.

- Иван, сообрази что-нибудь, сделай, - умолял Соломон. - Она уйдет, ты никогда себе этого не простишь!

- Никуда она не денется, - сказал он Соломону. - Вот деньги, догони ее и вези домой. Я съезжу на завод и попрошу начальство, чтобы ей записали какой-нибудь отгул.

Начальника лаборатории Овцын ждал в проходной минут двадцать. Наконец вахтер указал ему высокого мужчину лет тридцати на вид, в кепке и прорезиненном дешевом плаще. Овцын отвел его в сторону и, когда они встали рядом поближе к тусклой лампочке, услышал, как вахтер сказал висевшему на барьере сонному пожарнику:

- Видимо, брат.

- Всяко бывает, - отозвался разлепивший глаза пожарник.

Он оглядел начальника лаборатории и поразился, как они похожи. Ростом, складом фигуры и даже слегка чертами лица.

- Я слушаю, - сказал начальник лаборатории.

- Ты можешь сегодня дать отгул Марине? - спросил Овцын.

Похожий на него человек приоткрыл рот, потом закрыл его, снял

кепку, уставился на клеймо на подкладке.

- Значит, так... - произнес он, тщательно изучив потертое клеймо фабрики имени Самойловой.

- Вот именно, - сказал Овцын.

- А что ты за человек? - спросил начальник лаборатории и глубоко, без бекреня надел кепку.

- Соответствующий.

- Видишь ли... Ей не каждый может соответствовать.

- А я и не каждый, - сказал Овцын.

- Это хорошо. Но знай, что если что... Найду и угроблю!

- Ты не обходи вопрос насчет отгула.

- Отгула? Тоже мне нашел вопрос! Пусть придет и оформит отпуск за свой счет. На сколько вам надо суток...

- Тебя бы к нам в контору, - улыбнулся Овцын.

- Я и здесь пригождаюсь, - сказал начальник лаборатории, отстранил рукой Овцына, загораживавшего ему дорогу, и пошел к проходной вертушке.

Когда он вернулся к Соломону, в окне уже проступало сиреневое утро. Марина, выпрямившись, сидела у стола и читала книгу.

- Прости, я привез ее насильно, - сказал Соломон. - Она не хотела ехать сюда. Хотела пойти на завод.

Овцын положил ладонь на русые волосы, сказал:

- Никуда ты не пойдешь, ты будешь спать на мягкой кровати, сколько захочешь. Длинный в кепке дал тебе отпуск.

- Ты говорил с Николаем... Петровичем? - сказала она сердитым голосом, но улыбаясь.