Золотое колесо - [24]

— Есть у меня знакомый чабан, которому сто восемьдесят лет…

«Сто восемьдесят лет. Известное кавказское долгожительство среди кунаков, кизячного дыма и саклей!»

— …который признался мне, — продолжал юноша, — что в его скромном балагане на Рице побывал выдающийся украинский советский актер Крачковский!

— Не только был, молодой человек, но и поднялся туда на велосипеде! — охотно отозвался демиург. — А мне уже стукнуло восемьдесят четыре года! — И уже готов был рассказать о замечательном путешествии к горному озеру, но, с одной стороны, местный парень произносил тост, а, с другой стороны, все ждали момента, когда первый не выдержит и рассмеется, давая карт-бланш остальным.

— Моего друга чабана… — продолжал парень.

«Моего друга чабана!»

— Моего друга, мудрого чабана, очень растрогало ваше нежное отношение к животным.

— К баранам? — полюбопытствовал старый актер.

— Нет, к кошкам, — серьезно ответил Кесеу. — Чабан рассказывал мне, а я объяснил ему, что вы — лучший исполнитель роли Луначарского…

Это было правдой, хотя в свете нынешних преобразований правда эта уже звучала непрестижно.

— Так что же рассказывал ваш чабан? — спросил старый актер, и вопрос этот прозвучал почти невежливо.

А Кесоу только этого и хотел. «Загораете на морском шельфе, принадлежавшем моему деду, мне дядя Платон об этом говорил, что это так, и, сколько ни хожу мимо, ни разу я вас не пограбил, а вы, как я только шагнул через ваш порог, всем творческим коллективом кинулись меня подкалывать», — подумал Кесоу.

— Мой друг чабан рассказывал, что известный актер трогательно и ласково прижал к груди и целовал его кота, который перед этим поймал и съел семьдесят семь полевых мышей.

Актеры засмущались. Кто-то зааплодировал. Это тоже было невежливо, но уже по отношению к Крачковскому. Кто-то похлопал Кесоу по плечу.

Стало ясно, что он их переиграл. Что он не такой простак, каким его представляли.

— Друзья, позвольте представить вам моего друга Кесоу! — встал и произнес Лодкин. — Он поэт и студент Литинститута.

Кесоу представился именно так при знакомстве с ним.

Тут компания опять распалась. Разбитной и со столичным нахальством, абориген уже был менее интересен. И сам Кесоу подумал, что мог обидеть почтенного демиурга. Тот действительно приуныл и уже не развлекал Юнону. Кесоу, вежливо попросив разрешения, подсел к ним, осведомился, не обидел ли он глубокоуважаемого им человека, вспомнил еще несколько его ролей, о которых третьего дня рассказала Юнона, и вконец помирился с ним. Но тут Юнона начала с ним заигрывать, плутовка, что заставило Лодкина еще больше загрустить. А четыре часа были еще далеко. Кесоу налег на вино.

Но всё же расстались друзьями. Лодкин вышел проводить Кесоу, но у ворот тот стал отговаривать приятеля от поздней прогулки. Время уже позднее да и сыро, сказал он другу. Но Лодкин настаивал на прогулке, потому что перед этим в темноту нырнула Юнона Павловна. Она любила ночные купания. Он хотел ее найти на пляже. А Кесоу подумал: «Ладно, пусть будет лишний свидетель возмездия, которому дано свершиться в эту ночь!» Захмелев от выпитого и имея до четырех часов еще время, Кесоу решил сегодня же проучить обезьяну Спартака.

В филиале Обезьяньей Академии, который располагался тут же, на берегу моря, шимпанзе Спартак использовался как самец-провокатор. Что в научном институте в Сухуме, смешно прозванной в народе Обезьяньей Академией, обезьяны использовались в качестве подопытных животных и их заражали различными вирусами, искусственно вызывая в человекообразных существах различные человеческие недуги от венерических болезней до онкологических, — это, по крайней мере, в Абхазии ни для кого не было секретом. Хатт Матута даже как-то приписал деньги с директора института академика Массикота, но потом его попросили больше не повторять этого, потому что почтенный академик обещал построить для Хаттрипша Дворец культуры. Но особенно возмутительно было то, чем занимались в этом самом филиале. Тут на примере обезьян изучался инфаркт миокарда в его различных проявлениях. Шимпанзе — наиболее близкие к человеку приматы. Они — однолюбы и моногамы. То есть у каждого самца есть своя самка, одна на всю жизнь. Пары проживают вместе в отдельных вольерах. Стоит ли говорить, что строение сердца у шимпанзе аналогично строению человеческого сердца.

И вот ученые создавали ситуацию, при которой примат искусственно доводился до инфаркта. Это называлось «квази-адюльтеро-эффект». Для этого самку отнимали у самца и закидывали в вольер к Спартаку. Самец оставался рядом, в «прозрачном» сетчатом вольере. В итоге самца хватал инфаркт, и его тут же уносили в лабораторную палату.

Все работы обезьяньего института проводились совместно с коллегами какого-то американского университета. Там, в Америке, опыты над животными, тем более приматами, запрещены их законами, поэтому янки служили науке, проводя выездные исследования.

Но сегодня пришел день возмездия! Точнее, ночь…

История возмутила Лодкина. Он обещал Кесоу по прибытии в столицу рассказать о ней другу-журналисту, известному своими газетными разоблачениями. Его напугала решительность приятеля устроить над самцомпровокатором самосуд, и немедленно. А приятель уже срезал и готовил сук, как Мцыри. «Шимпанзе — сильные и ловкие животные», — пояснял он, заостряя рогатые концы сука ножом. Кесоу рассказал о фильме про каратэ, где сенсэй, чтобы высмотреть у шимпанзе прием маваши, сажает ее в клетку с коброй. «Обезьяна сначала пытается убежать, но, поняв, что заперта и может рассчитывать лишь на себя, принимает бой и побеждает, используя прием, который и выследил сенсэй, чтобы сделать свою школу сито-рю еще более могущественной».