Золото Алдана - [187]

Для скрытности красные пошли на Аян по расквасившемуся снегу волчьей тропой, петлявшей по прибрежным сопкам. Утром 16 июня у Аянской высотки взяли в плен полковника Варгасова. Не выдержав пыток, он признался, что пепеляевцы наблюдают только за морем в надежде увидеть корабль, а отдельный отряд в восьми километрах от Аяна на берегу строит кунгасы.

17 июня 1923 года перед рассветом на порт пал туман. Красноармейцы, беглым шагом спустившись с сопки, окружили наш штаб и казарму. Оборонялись наши отчаянно. Стреляли редко, но, наверняка — боеприпасов к тому времени осталось по шесть патронов на ствол. Красные, под прикрытием шквального огня пулеметов, стали подползать к окнам и кидать в них гранаты. Потери сразу возросли.

Во избежание дальнейших жертв, генерал отдал приказ сложить оружие. Он решился на этот, несвойственный его убеждениям шаг, так как чувствовал перед нами личную вину: мы доверились его неукротимой воле, и пошли за ним, бросив более менее устроенную в Харбине жизнь, а он не оправдал наших надежд — не сумел привести к победе.

До сего времени у него было четкое понимание, что есть долг перед Отечеством и что есть подвиг, что есть честь и предательство, смелость и трусость и без колебаний, бесстрашно боролся за торжество своих идеалов. Но за эти месяцы все смешалось, и теперь сам генерал запутался. Он не мог понять — в каких деяниях он прав, а в чем ошибался. Нарушилась его дотоле равновесная система координат. Все, что казалось несокрушимым, стало зыбким, как на болоте.

Откуда у красных такая убежденность в своей правоте и как им удалось обратить в свою веру миллионы людей? Кто искренне заблуждается — он или они? Кто на верном пути к Истине? Это для него, как впрочем и для всех нас, осталось неразрешимой загадкой.

Наш отряд под командованием подполковника Лосева был занят постройкой кунгасов на берегу моря. Мы завтракали, когда примчался раненый верховой и сообщил о нападении больших сил красных на штаб и что они уже движутся сюда. Нам очень повезло — почти все лошади, имевшиеся в Ляне, были у нас — на них таскали из тайги стволы для кунгасов. Похватав самое необходимое мы, верхом ушли прямо через горы в глубь тайги. В пути было несколько боестолкновений. В итоге в отряде осталось пятнадцать человек. Местные казаки Дубов и Шалый, хорошо понимавшие тайгу, водили нас по безлюдной глухомани до тех пор, пока красные не потеряли след. Убедившись, наконец, что погони нет, построили в укромном распадке свои первые жилища и стали жить маленьким гарнизоном.

Конец первой части».

* * *

Дело генерала Пепеляева слушалось в Чите ревтрибуналом Пятой армии в январе 1924 года. Суду были преданы семьдесят восемь человек офицерского состава.

Незадолго до вынесения приговора Пепеляев писал в камере:

«Мы все были упорными и последовательными врагами советской власти и боролись с нею до последней возможности, руководствуясь нашей горячей любовью к родине, России, желанием помочь русскому народу стать великим и сильным и изгнать тех, кого мы считали разрушителями России и насильниками над свободной волей народа.

Я имел одну цель — спасение родины, не допустить до развала и гибели народное хозяйство, считая, как и большинство интеллигенции, коммунистическую власть способной только разрушать со страшной жестокостью все основы государственности. То же чувство бесконечной любви к народу и родине двигало мною, когда я, по зову представителей Якутской области, с горстью самоотверженных и бескорыстных бойцов пошел в далекую и суровую Якутию, чтобы оттуда протянуть руку народу, который, как казалось нам, гибнет под властью коммунистов.

Уцепившись за обломки разметанного революцией старого строя, мы старались склеить из них новую государственную храмину, бессильные отрешиться от тех взглядов, которые были вложены в нас воспитанием и окружающей средой.

Но мы жестоко ошиблись в оценке того, что свершилось в стране.

Потерпев поражение, мы сдались отряду Красной Армии.

Я ожидал, что сейчас же начнутся расправы, насмешки победителей. Оказалось не так. Никакой вражды я не встретил. С удивлением замечал я, что улеглась злоба, утихла вражда, что русские люди снова становятся братьями. То, что я вижу вокруг, о чем слышу и читаю, убеждает меня, что незачем спасать Россию. Она спасена. Из кошмарных лет Гражданской войны выковалась действительно новая, свободная Россия. Теперь я глубоко убежден, что всякая борьба с советской властью будет борьбой с Россией.

И я обращаюсь к тем, кто, как и мы, мечтал и искал свободной России — вам нечего мучаться за границей, смело возвращайтесь и спокойно работайте среди трудового народа.

Я не знаю, что ждет меня через три-четыре дня, когда будет вынесен приговор пролетарского суда. Возможно, доживаю последние дни. Это меня не пугает. Я привык смотреть смерти в глаза. Поэтому физическая смерть не страшна. Я пережил пострашней — смерть идейную. Сквозь тюремную решетку я увидел и понял, что я жестоко ошибался и что за нашей спиной, на нашей крови наживали деньги, а нас толкали в пропасть.

Каким бы ни был приговор, вынесенный мне, я буду считать его заслуженным. Если же советская власть оставит мне жизнь и в будущем доверит оружие, я даю слово офицера, что так же упорно буду защищать советскую власть, как до сих пор шел против нее».