Золото Алдана - [185]

Под стенами ледяной крепости, теперь уже красные нас самих забросали ручными гранатами Рдултовского. Они оказались понадежней: вместе с плевками черного дыма разлетались со звоном, похожим на звуки бьющегося стекла, сотни мелких осколков, наносивших нам значительный урон. Несмотря на это на левом фланге, там, где подступы к брустверам не были защищены засекой, группа офицеров сумела перебраться через ледяную стенку и пошла напролом, расчищая путь саблями и штыками. Со всех сторон неслись дикие крики, стоны, мат. Фельдфебель Колоколов, прорвался к сильно досаждавшему продвижению наших огневому гнезду и размозжил ударом приклада голову пулеметчика, но и сам пал от успевшего выстрелить в упор красноармейца.

Сопротивление красных слабело. Вот-вот должен был произойти перелом в нашу пользу, но Строд бросил в бой свой штаб и легкораненых. Не получив подкрепления, отрезанные от основных сил прорвавшиеся герои все полегли в неравной схватке. Правда, красным за это пришлось заплатить двойную цену.

Неистовая по своему накалу атака захлебнулась — мы в очередной раз откатились в лес.

Ветер, весь день гонявший по полю боя поземку, затих. В насквозь промороженной тайге установилась торжественная тишина, именуемая белым безмолвием. Ее то и дело нарушали лишь выстрелы лопающихся деревьев.

Завершился семнадцатый день осады с яростной стрельбой по неосторожно выглянувшим красноармейцам. Еще две-три атаки — и у красных обороняться будет некому. В хотоне сотня раненых. Воды нет — пригодный снег вокруг юрт собран. Осажденные страдали не только от отсутствия воды и еды. Не меньше мучил расплодившийся в этой грязи новый, с булавочную головку, враг — миллионы вшей рыскали по телам красноармейцев. Раны были сплошь облеплены паразитами. Люди умирали от заражения крови. В центральной юрте, где лежали раненые, в воздухе стоял нестерпимый смрад еще и от естественных испражнений.

Тут наши разведчики перехватили донесение, что к Строду из Якутска, на выручку идут 560 красноармейцев Карла Байкалова. Его соединение имело пушки, большой запас боеприпасов, тогда, как у нас оставалось по двадцать пять патронов на одного бойца.

Для их встречи на подступах к Амге окопался резервный батальон. Упорный, с большими потерями для обеих сторон, бой начавшись 1 марта, 2 марта завершился нашим поражением. Сняв осаду с Сасыл-Сысы, мы отступали, преследуемые войсками красных, в Аян, а генерал Ракитин в Охотск. «Губернатор Якутской провинции», — так было написано на визитных карточках господина Куликовского.

В эти дни Пепеляев сделал в дневнике запись: «2 марта 1923 года. Амга взята красными. Якутские представители бегали и кричали: «Мы разорены!..» Эти слова открыли глаза — мы защищали не свой народ, а шкурные интересы деятелей областного управления, которые обирали население и совершенно спокойно занимались спекуляцией пушнины. Надо отдать должное коммунистам, наш приход заставил их в корне изменить свою прямолинейную и однобокую тактику, и более мягкой политикой они побудили население изменить позицию. Если в прошлом году жители угоняли скот от красных и сами прятались, то теперь страх перед ними ослаб. Население "покраснело". Прошлогодние повстанцы стали красноармейцами. Надолго ли эти заигрывания?»

В дороге на Аян, ночевали без палаток, прямо у костров, по пять-восемь человек у каждого. Один бок, обращенный к огню, прогревался хорошо, зато другой в это время пробирал мороз. Приходилось то и дело поворачиваться. Забудешься поверхностным сном минут на десять и снова крутишься, чтобы подставить огню промерзший бок. И так всю ночь — и спишь, и не спишь. Когда ветер прорывался сквозь лесную чащу он, как кузнечный мех, раздувал костры, взметая тысячи искр. Погаснув, они черной пылью покрывали нас. От выстреливаемых угольков нередко прогорали полушубки, шинели, катанки. Среди ночи то и дело слышались крики: «У тебя бекеша горит! А у тебя унты!» Кто-то вдруг, как ошпаренный, вскакивал и начинал сдирать с себя полушубок. Оказывается, тот выгорел на плече до гимнастерки. Люди так уставали и мерзли, что не сразу чувствовали огонь. К утру у кого-то не хватало целой полы от шинели, у кого-то на спине зияла огромная дыра; влажные рукава полушубков вблизи огня стягивало, морщило, словно сушеные грибы. Обмороженные лица чернели, покрывались струпьями. Дыры в обуви затыкали тряпьем или мхом и перевязывали веревочками. Проходя десятки верст по глухой тайге и терпя эти неимоверные лишения, ко всему прочему, еще и голодали. Но, в глубоких провалах глазниц большинства по-прежнему горел огонь жажды реванша.

Лежа у костров, мы все пытались докопаться до причин своего поражения. Сошлись на том, что напрасно мы, офицерство, до красного переворота были аполитичны. Тем, что творилось в стране, интересовались мало. Большинство просто несли службу — прикажут, сделаем. А когда гром грянул, многие оставались уверены, что все само собой образуется, что ничего страшного и при красных не произойдет и его лично все это не коснется. А когда сущность большевиков проявилась в полной мере и пришло понимание того, что кадровое офицерство в планах новой власти не значится и ему уготовано истребление, спохватились, да поздно было — части расформированы, оружия нет, довольствие для содержания семей не выплачивается. Организоваться для сопротивления местами удавалось, но этих сил было явно недостаточно. Беда в том, что воевали с большевиками порознь, каждый генерал сам по себе, а надо было объединиться. Тогда бы и красных одолели, и жертв меньше понесли. Тыловое обеспечение тоже хромало.